его было невыносимо, однако Квик всегда умолял персонал не заходить к нему, если он начинал кричать по ночам.

Выполнять такую просьбу — дело нелёгкое: Микаэль глубоко сочувствовал серийному убийце, на долю которого, казалось, выпали все мыслимые земные несчастья.

19 декабря в Сэтерскую лечебницу опять приехал Сеппо Пенттинен, чтобы провести очередной допрос. На сей раз он предпочёл сразу взять быка за рога:

— Итак, для начала, Томас, я хочу узнать: вы по-прежнему настаиваете на том, что совершили убийства на озере Аппояуре в 1984 году?

— Да, — ответил Квик.

Серийный убийца снова был здесь. Всё вернулось на круги своя.

Ход допросов меняется

Когда Томас Квик, наконец, определился и заявил, что вместе с Йонни Фаребринком убил супругов Стегехёйс, следствие начало продвигаться вперёд.

Уже на следующий день Ян Ульссон отправился в Сундсвалль, где встретился с Сеппо Пенттиненом и Кристером ван дер Квастом. Пенттинен рассказал о допросах — правда, опустив в истории Квика детали, вызывавшие сомнения.

До этого момента в деле Квика участвовали два человека: Сеппо Пенттинен и Кристер ван дер Кваст. Теперь же два расследования убийств на озере объединили в одно. Была образована комиссия по делу Квика, попавшая в ведение Шведской национальной криминальной полиции.

Руководителя предварительного следствия ван дер Кваста назначили главой следствия по делу «первого в стране серийного убийцы», в связи с чем прокурор получил фактически неограниченные возможности. Пенттинена также перевели на службу в Национальную криминальную полицию, где он начал работать в должности инспектора по расследованию преступлений. Тут же был разработан план операции, в рамках которого инспекторы Ян Карлссон и Стеллан Сёдерман стали ответственными оперуполномоченными.

Комиссару Яну Ульссону и психиатру Ульфу Осгорду, входившим в группу, занимавшуюся профилированием правонарушителей, поручили анализ преступлений. Ульссона также назначили экспертом-криминалистом комиссии по изучению дела Квика.

В качестве наблюдателей и оперативников привлекли Туре Нессена и Ханса Эльвебру — последний также заведовал расследованием убийства Улофа Пальме. Кроме того, делом Квика занялись инспекторы Анн-Хелене Густафссон, Анна Викстрём и криминалист Леннарт Щелландер из рабочей группы по судебной археологии Главного полицейского управления.

Одним словом, к делу Квика привлекли самых квалифицированных специалистов, имевших в своём арсенале передовые научные методы.

17 января 1995 года в 10 часов утра Сеппо Пенттинен прибывает в Сэтерскую лечебницу. Томас Квик ожидает его в музыкальном зале. Он уже так накачан бензодиазепинами, что запланированный четвёртый допрос оказывается под угрозой.

Пенттинен начинает с вопроса о том, зачем Квик и Йонни Фаребринк отправились так далеко.

— Эти люди обидели Йонни, — отвечает Квик.

Фаребринк рассказал, что мужчина вёл себя вызывающе, из чего Квик сделал вполне логичный вывод: супруги каким-то образом оскорбили Йонни.

Заявление Томаса Квика о том, что Йонни Фаребринк встречался со Стегехёйсами до убийства, вызывает вопросы. Поездку супругов сумели воссоздать довольно подробно — особенно последние два дня, когда все их действия были расписаны буквально по часам.

Около 10 часов 12 июля Стегехёйсы выехали на трассу Е 45 и направились в южном направлении, в сторону города Йелливаре. В 11.15 они остановились на заправке Shell в местечке Скауло, после чего продолжили путь к национальному парку Стура-Шёфаллет.

Оттуда они отправились обратно, сделав последнюю фотоостановку в сорока километрах к западу от Аппояуре. В дневнике супруги записали, что установили палатку в 16.30.

Получается, что голландцы никак не могли встретиться с Йонни Фаребринком до приезда на озеро, поэтому Пенттинен уводит допрос в сторону и спрашивает о ножах, послуживших орудиями преступления.

Квик продолжает настаивать на своём: он снова описывает необычный нож с широким лезвием — тот самый, который нарисовал ещё на первом допросе. Но нож Фаребринка был поменьше, с ручкой из оленьего рога.

Однако криминалисты установили: ножами со столь широкими лезвиями невозможно было нанести ранения, обнаруженные на телах. Удары явно наносились орудием с узким лезвием — шириной не более двадцати миллиметров.

Как раз такой — филейный нож, принадлежавший самим Стегехёйсам, — был обнаружен на месте преступления. Результаты вскрытия показали: все удары наносились именно им. Чтобы словам Квика поверили, необходимо было заставить его упомянуть и этот нож. В ходе допроса Пенттинен настолько умело формулирует вопросы, что ему ловко удаётся сбить Квика с толку:

— Возможно, был ещё и третий нож? — интересуется он.

— Мне кажется, что было три ножа, но я не вполне в этом уверен.

— Откуда мог взяться этот третий нож?

— Йонни, — говорит Квик.

Такой ответ не устраивает Пенттинена, и он продолжает:

— Что вы сказали?

— Он был у Йонни, — повторяет Квик, — а может, лежал в палатке.

— Говоря о том, что третий нож мог находиться в палатке, вы очень расстраиваетесь, — замечает Пенттинен.

Когда на допросах звучит слово «расстраиваться», речь идёт о сильных эмоциональных переживаниях Квика — настолько сильных и болезненных, что он не в силах говорить о них.

— Да, понятное дело, — отвечает Квик.

Квику становится настолько плохо от мысли о ноже, принадлежавшем супругам, что Пенттинен вынужден прервать допрос. В перерыве Квику удаётся немного отдохнуть и принять лекарства.

Когда разговор возобновляется, Квик рассказывает, что нашёл нож в палатке.

— Зачем вы им воспользовались? — спрашивает Пенттинен. — У вас ведь были собственные ножи.

Но Квик больше ни на что не реагирует. Ему дали слишком много таблеток, и его сознание помутилось.

— Кажется, вы отключились, — говорит Пенттинен и задаёт новый вопрос: куда сообщники направились после того как совершили убийства? И снова в голосе Квика слышится неуверенность:

— Дело осложняется тем, что мне представляется, будто он подвозит меня до Мессауре — или как там называется это место? Там я и остаюсь.

Поездка в Мессауре — ещё один факт, о котором Квик ранее не упоминал. Когда всплывает это название, он уже не в состоянии говорить.

— Я вижу, вам дали столько лекарств, что вы, видимо, больше не можете отвечать на вопросы. Или вам плохо? — спрашивает Пенттинен.

— Мне плохо, — говорит Квик. — Лекарства ни при чём.

После обеда допрос продолжается.

— Мы говорили о Мессауре, — напоминает Сеппо Пенттинен. — Что вы об этом помните?

— Мы приезжаем в Мессауре поздно ночью, — отвечает Квик. — Я отчётливо помню, как сел там на рельсовый автобус.

Ни Квик, ни Пенттинен не уверены, что в Мессауре ходят рельсовые автобусы. Этот вопрос они обсуждали за ланчем.

— Вы упоминали о том, что заходили к кому-то в гости, но вам трудно говорить об этом?

Квик соглашается.

На следующем допросе Сеппо Пенттинен рассказывает, что на железнодорожных картах нет никаких сведений о рельсовых автобусах в Мессауре, но Квик остаётся при своём мнении:

— Он высаживает меня в Мессаури, и