А только потом, под вечер, когда я все дела переделал, иконюшню проведал, и теплицу Учителя — только тогда вспомнил я, откуда у Чезаретакие страшные мысли могли появиться.

Жила в Милане, неподалеку от нас, одна знатная донна. Небуду даже имя ее поминать, не хочу будить зло к ночи. Жила она вместе со своимродственником, почтенным старцем, и нередко к нам приходила, то с одним, то сдругим делом. Хотела было Учителю портрет свой заказать, да он не взялся, не вдухе был. Хотя и была эта донна на диво хороша собой. В отсутствие Учителя нераз виделась донна с его учениками, перекидывалась парой слов и смеялась ихшуткам, словно звенела серебряным колокольчиком. Чаще других говорила эта доннас Джиованни нашим Бальтраффио. И рассказывала ему всякие чудеса и небылицы пространы Востока, где она побывала, и про людей тамошних, и про зверейдиковинных, и про дворцы восточных владык, по сравнению с которыми дворецнашего герцога — все равно что хижина простолюдина. А потом кто-то донес отцуДоминику, что донна та ведьма и еретичка и летает по ночам на шабаш, гдесовокупляется с дьяволом. И отец Доминик призвал ее на суд, и суд признал еевиновной, и отправил на костер. Потому как отец Доминик добр и всем сердцем грешниковжалеет, и не хочет допустить, чтобы горели они в огне вечном. Лучше краткаямука на костре, чем бесконечное страдание в адском пламени. И перед казнью тадонна смеялась, и говорила, что все правда, и что дьявол много лучше всехмужчин. И старика, родственника ее, тоже сожгли, потому что оказался онколдуном и чернокнижником. Так вот, Бальтраффио мне после той казни шепотомрассказывал, что, может, та донна и не ведьма, но уж точно еретичка, потому какна Востоке спозналась она с офитами, которых иначе зовут змеепоклонниками, ипоклонялась тайно в доме у себя змею с двумя головами, а богатство ее от этогозмея и проистекло, потому как тот змей всем, кто ему поклоняется, отворяеттайны богатства и вручает ключи от неисчерпаемой сокровищницы.

И я тогда посоветовал Джиованни про все то помалкивать идонну даже не вспоминать, поскольку костры отца Доминика горят жарко.

И видно по всему, что Джиованни про то забыл, а вот Чезареда Сэсто очень даже помнит, и то чудовище, что он на греховной своей картинеизобразил, — это и есть тот змей с двумя головами, коему поклоняются тевосточные еретики…"

Старыгин отложил дневник и уставился прямо перед собойневидящими глазами.

«Джиованни Бальтраффио, Чезаре да Сэсто…» несомненно речьидет об учениках Леонардо да Винчи. Был там и некий Марко, от лица которогопишутся записки.

Некоторые искусствоведы высказывают мнение, что именноБальтраффио писал одежды мадонны Литта. Дескать, не слишком прописаны складки ивсе такое. У Старыгина было свое мнение на этот счет. Возможно, таков былзамысел самого Леонардо — четко прописать лица, уловить малейшую черточку,малейшее изменение выражений, легкую материнскую улыбку и переменчивый взглядмладенца. Он добился своей цели, потому что люди, любующиеся картиной, обращаютвнимание только на лица…

Правда ли то, что он сейчас прочел? Возможно ли, чтобыЧезаре да Сэсто сумел написать картину, где вместо младенца на руках у мадонныпокоится уродливый монстр? Но ведь Старыгин видел эту картину собственнымиглазами, держал ее в руках и исследовал ее с помощью специальной аппаратуры! Онсам говорил тогда Маше, что и состояние холста, и краски говорят о том, чтокартина написана примерно в то же время, что и Мадонна Литта.

Но зачем, зачем это все нужно?

Старыгин почувствовал, что еще немного, и он рехнется оттаких мыслей. Не лучше ли сосредоточиться на одной, самой простой. Он приехал вРим, чтобы найти похищенную картину. Как выяснилось, его кто-то заманил в Рим,чтобы он привез за собой Машу. Маша и картина Леонардо да Винчи связаны. Стало быть,если он найдет Машу, то найдет и картину.

Тут же возникла непрошенная мысль, что если бы пришлосьвыбирать, кого спасти — Машу или картину, — он выбрал бы девушку.

Причем ни секунды бы не сомневался. Мысль эта так егопоразила, что он взял себя в руки и отогнал ее, как несвоевременную.

Дальше в дневнике были отрывочные записи, трудно поддающиесярасшифровке.

Вот попалось слово, которое он быстро разгадал — «Исида».Старыгин взял себя в руки и заставил внимательно вглядываться в пожелтевшиестраницы дневника и сравнивать их с глиняными табличками. Профессор писалнаспех, заметки для себя, на первый взгляд в них не было никакой системы.

"Богиня Исида. В греко-римском мире ее называют «Та, укоторой тысяча лиц».

Храмы Исиды были во многих греческих и римских городах — втом числе в Помпеях, в Риме…

Во многих средневековых соборах статуэтки Исиды сохраняютсякак священные реликвии…

В Каире древние рельефы с изображением Исиды есть вгосударственном Египетском музее, в Гизе, а также в древнем святилище Абд-аль-Касим…"

Старыгин закрыл дневник и снова обхватил тяжелую головуруками. Азраил со своими подручными ушел, он торопился отнести Ключ Повелителю.Значит, очень скоро у них произойдет эта их Церемония. Наверное, Азраил сейчасусиленно ищет Машу. И не успокоится, пока не найдет.

Старыгин встряхнул головой, отгоняя тяжесть и боль. В головезабрезжила парадоксальная мысль.

Азраил наблюдал за ними здесь, в Гизе. Еще в Римезлоумышленники поняли каким-то образом, что у Маши есть дневник ее деда,который содержит нужные сведения. Они наняли воришку, чтобы выкрасть дневник.Вряд ли он помог бы им, потому что только он, Старыгин может расшифроватьдневник. После того как они с Машей очень удачно вернули дневник обратно,злодеи выбрали более простой путь — наблюдение. Они с Машей разгадали загадку иподнесли Азраилу Ключ, можно сказать, на блюдечке с голубой каемочкой!

Теперь Старыгин решил действовать так же. Если они привелиАзраила к Ключу, то Азраил приведет его к Маше. Совершенно очевидно, чтоЦеремония будет проводиться там, где есть изображение Исиды, кормящей грудьюсвоего сына Хора. Не в музей же они пойдут.. И не здесь, потому что полицияохраняет пирамиды. Значит…

Старыгин выглянул из шатра и поманил пожилого араба.

— Мне нужно в Каир, срочно. Здесь можно достать такси?

— Мой племянник отвезет вас куда надо, — сготовностью ответил араб и исчез.

Старыгин огляделся. Площадь была пустынной. По темномукуполу ночного неба плыла луна, и огромные глыбы известняка казались в ееневерном свете еще больше. Серебряный поток лунного света стекал по стенампирамид, сглаживая края каменных блоков. На юго-востоке за расплывчатымисилуэтами сфинксов просвечивали посеребренные луной вершины песчаных холмов ичерные тени от них.

Старыгин вздохнул. Лицо обвевал ветерок.

В стороне виднелось зарево ночных огней над Каиром, длиннаяцепочка огней сверкала по набережной Нила, как драгоценное ожерелье.