Мефодий вернулся в приемную.

* * *

До половины первого ночи все было спокойно. Наконец на улицевсе стихло, и в тишине хорошо слышно было, как подъехал и остановился снаружиодинокий автомобиль. Из него никто не вышел и к нему никто не подошел, нодорожные рабочие, занимавшие наблюдательные посты вокруг здания, оживились.

Действовали они спокойно, без суеты. В их движенияхчувствовались навык и опытная уверенность. Двое встали по углам особняка, ещечетверо – среди них трое в спецовках дорожных рабочих, один в кожанке –направились к дверям. Руна пятого измерения исчезла. Улита успела уже отряхнутьруки от штукатурки. Приемная вновь приобрела облик среднестатистического офисасо скучными столами и шкафами с документацией.

– Бегите в кабинет к Арею! – велела Улита Нате, Петруччо иМошкину. – А ты, Меф, останься со мной. Повеселимся!.. Да, кстати, светлая!Уйми своего котика, а то он испортит нам всю игру!

Ната и Мошкин ушли сразу. Петруччо же обернулся и, какпоказалось Мефодию, странно и двусмысленно ухмыльнулся. «Не слишком-то онбоится!» – подумал Меф.

Улита щелкнула пальцами. Свет погас. Приемная погрузилась вотьму. Улита потянула Мефодия и Дафну в угол, к большому шкафу и начертила навоздухе руну скрытности.

– Стойте здесь! – приказала она.

Дверь задрожала. Ее подергали, не грубо, а словнопримеряясь. В замке звякнула отмычка.

– Принесите фонари! – деловито приказал один из визитеров.

Лучи зашарили по стенам. Шаги звучали уверенно – гости ужене таились.

– Наверх послали людей? – спросил голос, тот же, что послалза фонарями.

– Да.

Мефодий разглядел четверых мужчин. Фонари в их руках шарилипо столам и стеклянным шкафам, изредка цепляя самих вошедших. Кто-то выругался,ударившись голенью о стул.

– Куда они подевались? – спросил кто-то нервно.

– Должны быть здесь. Наружка доложила, что из особняка никтоне выходил. Включите свет!

Один из вошедших, цепляя мебель, стал шарить по стене, но вэтот миг скрипучий голос посреди комнаты произнес:

– Мокроту чую! Сейчас прольется чья-то кровь!

Шарящий по стене обернулся и два раза выстрелил на голос.Пистолет был с глушителем, и выстрелы прозвучали как негромкие хлопки. Вслед завыстрелами что-то упало на пол.

– Я в кого-то попал! Думаю, готов!

Пол осветили фонарями. Их скрещенные лучи выхватили разбитуюфотографию со следами от пуль.

– Будь я проклят! Это же моя свадебная фотография! – нервновыругался стрелявший.

За его спиной кто-то удовлетворенно хихикнул. Лучи фонаряскользнули туда и остановились на большом кожаном кресле. В кресле сиделчеловек, одетый в полосатую пижаму, и деловито записывал что-то в тетрадку.Лицо его в лучах фонарей было белым, точно пластилиновым. И чуть примятым вцентре, как если бы его чем-то припечатали по физиономии.

– Уф, первый есть! Огромное вам «мерси»! – сказал человек впижаме, заканчивая делать пометки.

– Ни с места, гад! – крикнул один из псевдодорожников,вскидывая короткое дуло.

Тухломон укоризненно всплеснул длинными бледными руками.

– Фи! Зачем так грубо, Шмяков? А еще культурный человек!..Дочка в музыкальную школу ходит! Кстати, сделать заявление о самопроклятииникто больше не желает? Нет? Тогда я, пожалуй, пойду.

На лице псевдодорожника мелькнула тревога. Он быстрооглянулся на старшего.

– Кончай его! – мрачнея, велел старший. Всеведение человекав пижаме ему явно не понравилось.

Пистолет, дернувшись в руках стрелявшего, выплюнул три иличетыре пули, но все они вонзились в кожу опустевшего кресла.

«Ай-ай-ай! Убить, гады, хотели! Так и запишем!» –укоризненно сказали в воздухе, и послышался звук, с которым перо быстроцарапает по бумаге.

«Дорожный рабочий» выстрелил еще несколько раз, целясь наголос.

– Где он? Я должен был его зацепить, – растерянно сказал он.

– Может, уполз? Добить бы надо, – сказал третий и сталсветить в углы приемной.

Другие последовали его примеру. Лучи фонарей бестолковозаметались по полу и стенам. Попутно обнаружилось, что разбитая фотографиякуда-то исчезла, а на том месте, где она лежала, жирным маркером, с иммитациейдетского почерка, было написано: «тут ка буто кроф».

Мужчины озадаченно переглянулись. Потом один подошел к окнуи раздвинул жалюзи. Свет фонарей, пробившийся с улицы, позволил разглядеть вглубине комнаты темную двустворчатую дверь. Старший развернул план особняка имельком взглянул вначале на дверь, а затем на план.

– Там! – шепотом сказал он и, отстегнув от пояса рацию,что-то коротко доложил.

Вскоре в приемной появился Самцов. В нескольких шагах откабинета Арея он остановился и нетерпеливо оглянулся на человека с рацией. Тотмахнул рукой, и в следующую секунду два мощных плеча врезались в дверь.

– Зачем же ломать? Она на себя открывается! Да и не запертосовсем! – раздался с той стороны укоризненный голос.

Старший удивленно потянул дверь, и она действительносвободно открылась. Пригнувшись, туда вбежали вначале четверо, а спустянесколько секунд вошел и Самцов. Мефодий, Дафна и Улита прокрались за ними.Дафна потянулась было к флейте, но Улита, коснувшись ее плеча, заставила ееповременить.

В глубоком кресле сидел Арей. Всплески свечи выхватывали измрака его смуглое лицо.

– Я вас слушаю, господа! Вообще-то приемные часы у меня спятнадцати до шестнадцати каждый второй вторник каждого первого года новогостолетия, но для вас я могу сделать исключение.

– Паяц! Я тебя предупреждал, не стой у меня на пути, не то…словом, ты понимаешь, – с омерзением сказал Самцов. – Прикончить его! – неожиданнотонко крикнул он.

Стоявший рядом с Самцовым человек вскинул пистолет ивыстрелил.

Арей с интересом посмотрел на стрелявшего.

– Недолет! – сказал он грустно.

Дорожник, нахмурив брови, выстрелил еще два раза. С такогонебольшого расстояния промахнуться было невозможно, но…

– Перелет! – сказал Арей.