– Тимыч, ты ненормальный…

– Я даже не был уверен, что ты мне не откажешь. Что у меняесть такого, что было бы тебе нужно?

– Ты сам.

– Да. Я сам. Вот уж редкий подарок судьбы.

– Я люблю тебя, Тимыч. Но что изменилось? Ты ведь не нашелосведомителя?

– Нет.

– Почему же ты мне веришь?

– Потому что это – ты.

– И все?

– И все. И потому что я… Катя, я не могу этого сказать. Я неумею. Научи меня, Катя.

– Я люблю тебя. Я люб-лю те-бя… Видишь, как просто?

– Я все равно не умею…

– Не кусайся, Тимыч…

– Я не могу. Я тебя готов сожрать, не то что покусать. Ядикарь, да?

– Нет. Не нервничай ты так. Все в порядке.

– Катька, давай выходи за меня, а? Время остановилось.Сердце остановилось. Катерина отстранилась от Тимофея и посмотрела ему в лицо.Он был напряженным и выжидающим. Он был готов ко всему. Он будет умолять ишантажировать, если потребуется. Он не благородный герой голубых кровей. Онпривык прорываться к цели с боями. Прорвется и сейчас.

– Но ведь еще нет результатов расследования. И выборы еще непрошли. И ты делаешь мне предложение?

– Да.

– Я согласна, Тимыч.

– Точно?

– Точно.

– Я рад, – сказал он просто. – Я рад, Катька…

* * *

В эфир прошла заставка, проскакали кони, и радостная ведущаяповернулась к камере.

– Идиотка, – пробормотала Катерина. Эту ведущую онаненавидела.

– Наш сегодняшний гость – Тимофей Ильич Кольцов, личность вРоссии очень известная…

Катерина пропустила все регалии, которые и так зналанаизусть. Это было последнее интервью перед двадцатичетырехчасовой паузой.Агитация прекращалась сегодня в “ноль-ноль часов”.

Завтра наступит момент истины. Все станет ясно.

Победа или поражение.

Поражение или победа…

– Тимофей Ильич, как вы оцениваете ваши шансы на победу?

Голос Тимофея, который так немилосердно искажал микрофон,привел Катерину в состояние душевного трепета.

– Я не хотел бы оценивать ничьи шансы, – произнес он, глядяв камеру. Катерине казалось, что он смотрит прямо на нее. – Особенно сейчас,когда заканчивается агитация. Я сделал все, чтобы убедить избирателей в том,что могу быть очень полезен для своей области. Теперь слово за ними. Я все своислова сдержал.

– С вашим выдвижением было связано несколько крупныхскандалов в прессе, – ведущая кокетливо улыбнулась. Катерина напряглась –опасный момент! – Писали о вашей принадлежности к криминальным структурам, и выпотом это опровергли, подав в суд на газету “Московский комсомолец”. Еще была,если вспомните, очень громкая история с покушением на вас. Тогда же писали, чтовы все это специально организовали, чтобы снискать расположение избирателей.

– Вспомню, – перебил Тимофей холодно, и ведущая осеклась.

– О господи, что он делает, – пробормотал рядом Приходченко.

– Подожди, подожди, Олег, – попросила Катерина. – Посмотрим…

– Я не устраивал покушение на себя, если это вас интересует.Я уверен, что оно было связано с недобросовестной конкуренцией на выборах.Многим известно, что я не допущу на территории области криминала,разгильдяйства, шкурничества и всего остального, на чем держится бизнес унекоторых… моих соотечественников. У меня тяжелый характер… – Тимофей сухоулыбнулся, – и сил хватает. Так что не всем со мной по пути. Но это скореехорошо, чем плохо, верно?

– Что? – спросила ведущая, у которой не было этого вопроса всценарии.

Катерина хмыкнула, а Приходченко переглянулся с Паниным. Онивсе боялись вопроса о детстве. Неизвестно, как отреагирует Тимофей, хотя ониего готовили.

Тимофей улыбнулся своей волчьей улыбкой. – Я говорю, что мнедаже нравится, когда не всем со мной по пути. Это означает, что какой-то путьвсе же есть. Не просто идем, куда ноги несут. Этого тоже не было в сценарии, ирастерянность ведущей становилась неприличной. Катерина засмеялась.

– Тимофей Ильич, ваше положение, как бизнесмена и кандидатав губернаторы такого большого и сложного края, в некотором роде уникально. Выстоите как бы вне политических партий и движений. Чем это объясняется?

– Тем, что мне некогда, – ответил Тимофей. – Я не имеюфизической возможности выискивать себе места в политических партиях идвижениях. Я работаю иногда по двадцать часов в сутки. Если я буду оставшиесячетыре посвящать поискам своего политического “я”, меня выгонит жена.

– Он молодец! – восхищенно сказал Абдрашидзе. – Он молодец,он все здорово говорит. Человечно…

– А ваша жена работает? – спросила ведущая, у которойпоявился шанс спасти интервью.

– Вовсю, – заявил Тимофей в телевизоре. Катерина заерзала настуле, и все присутствующие на нее посмотрели. – Она – мой политическийконсультант. Она контролирует время, которое я могу потратить на политику. Онане даст мне спуску, если я его растрачу бездарно. Кроме жены, у меня работаетеще несколько тысяч человек, которым нужно платить зарплату, строить домаотдыха, и детские сады, и школы, и бани, и квартиры. Какая уж тут политика… Дамне это и не слишком интересно.

– Любуетесь? – спросил Тимофей от двери. Вся компания резкоповернулась к нему.

Панин даже свалился со стула. Катерина вскочила.

– Ты откуда? – не веря глазам, спросила она. Он передразнилее.

– Неужели вы в самом деле думаете, что это прямой эфир,господа журналисты и их сподвижники?

Миша Терентьев вдруг захохотал. Следом за ним неувереннозасмеялись остальные.

– Это орбита, – сказал Миша сквозь смех. – Прямой эфир вышелна Дальний Восток.

– Фабрика грез, – пробормотала Катерина. Она была страшнорада, что он приехал. Да еще раньше времени.

– Ну что? – спросил живой Тимофей, кивая на Тимофея втелевизоре. – Все указания я выполнил в точности?

– Даже лучше, чем в точности, – восхитился Абдрашидзе. – Вывыполнили их даже очень творчески.

– Я рад, что вам все понравилось. Я старался. Люблю, чертвозьми, себя в искусстве.

Они трепались, как школьники. Впервые за много месяцев имбыло решительно нечего делать.