Тимофей отбросил ручку, сделал несколько гигантских шагов иоказался в кухне. Там, роняя стулья, он нашел задвинутый в угол стола чайник ижадно попил прямо через край. Вода потекла на пиджак. Он вытер лицо и заорал:

– Лешка!

Охранник появился в дверях.

– Я не собирался тебя оскорблять, – тяжело дыша, сказалТимофей, как будто это что-то меняло. – Говори, что хотел. Только быстро.

Через десять минут он вызвал к себе Дудникова.

– Буду через полчаса! – бодро отрапортовал тот. Тимофейподумал и позвонил Абдрашидзе.

– Приезжай ко мне, Игорь Вахтангович. Я дома. Дудниковсейчас приедет.

– Случилось что, Тимофей Ильич? – помолчав, спросилАбдрашидзе.

– Заодно и посмотрим, – усмехнувшись, сказал Тимофей.

Ожидая замов, Тимофей заварил кофе.

Вселенная взорвалась и заполнила собой все пространство унего внутри. Его душила какая-то незнакомая, дикая злоба, которая искала и ненаходила выхода. Ему хотелось что-нибудь сломать или избить кого-нибудь дополусмерти.

Наверное, эта злоба сохранила ему рассудок и жизнь в подвалеу Михалыча. Попался бы он ему сейчас… Тимофей с наслаждением убил бы его. Ах,как, должно быть, это замечательно – убить Михалыча…

Он до скрежета стиснул зубы. Почему он все пустил насамотек? Почему не проконтролировал Дудникова? Какому такому космическомуотчаянию он предавался, что не смог разглядеть того, что разглядела его охрана?Ведь видели-то они одно и то же! Да что с ним вообще происходило все этинедели? Где он был?!

Катька сказала бы – “в Караганде”.

Тимофей остановился и улыбнулся.

Потом взялся руками за голову. Жестом, поразившим егосамого.

Она ни в чем не виновата. Она ни в чем не может бытьвиновата. Да кто он такой, черт возьми, чтобы вообще судить ее?!

Он ее любит, вот в чем дело. Слава богу, сообразил.

Это и есть любовь.

А ты не догадывался.

Вот это… все. Отчаяние, незащищенность, страх. Бешеноежелание. Смех по утрам в постели. Щенячий восторг. Боль. Ощущение всего себя –живым.

Как это он называл, такой уверенный в себе, такой важныйТимофей Кольцов? А, да… всплеск неконтролируемых эмоций.

Тимофей зашел в ванную и сунул голову под кран. Холоднаявода залилась за воротник черной майки, которая почему-то очень нравиласьКатьке. Голова немножко остыла и начала соображать.

Вытирая перед зеркалом короткие волосы, Тимофей думал, чтоименно скажет Дудникову и Абдрашидзе.

Она должна его простить, когда он станет просить прощения.Или не должна?

* * *

Почему-то в этот раз она сама подошла к телефону.

– Катя? – спросил Приходченко. – Ты как?

– Отлично, – ответила Катерина. – Как вы?

– Кать, я серьезно спрашиваю. – Приходченко прислушивался кней, стараясь услышать прежнюю Катерину. И не мог.

– А я серьезно отвечаю, что у меня все отлично. – Разговорбыл ей в тягость. Она привалилась к шубе, висевшей на вешалке. Внутри шубы былотепло и глухо, и хорошо пахло мехом.

– Кать, мы все в Калининграде.

– Я за вас рада. – Она погладила свободной рукой старыйвытертый мех. Пожалуй, сегодня она возьмет эту шубу с собой в гамак.

– Катька, ну тебя к дьяволу, давай приезжай!

– Ты что, с ума сошел, Олег? – спросила она равнодушно. – Ябольше не работаю. У меня запятнанная репутация.

– У тебя запятнанные мозги, – грустно произнес Приходченко.– Ты себе выдумала историю и обсасываешь ее со всех сторон. Мучаешься.

– А Дудникова я тоже выдумала? – спросила Катерина? – Истатьи о… Ну, ты, наверное, еще не забыл, о чем были статьи… И продажуинформации тоже я выдумала.

– Дудников землю роет, – сообщил Приходченко и понизилголос. – Тимофей как вышел из спячки, так устроил всем разгон. Мало никому непоказалось…

– Что значит “вышел из спячки”? – дрогнувшим голосомспросила Катерина.

– То и значит. Приезжай, Катюха, я тебя прошу, а? Без тебяпропадаем…

– Не пропадете, – заявила Катерина. – Осталось-то всегоничего. Я по телевизору посмотрю…

– Я тебе зарплату не выплачу, – вдруг рассвирепев, сказалПриходченко. – Я все, Кать, понимаю. Я на десять лет старше тебя. Я жену у негоувел…

– При чем здесь это?! – взвилась Катерина.

– А при том, что мне твои эмоции близки и понятны. Я тожесебя проклинал и говорил себе, что я последняя сволочь!

– Так ты себе говорил сам, а не шеф службы безопасности –тебе!

– Да что тебе-то за дело до шефа службы безопасности,Катька?! У него свои проблемы, а у нас – свои.

– А не ты ли говорил: “Что мы людям объясним, как в глазасмотреть будем?”

– Да я другое имел в виду! Я не про тебя говорил, а проситуацию. Мы же с тобой недосмотрели, недоглядели, прошляпили… “Жучок” впортфеле не из воздуха же материализовался!

– Замолчи, Олег! – От воспоминаний Катерине стало совсемплохо. Она уткнулась в шубу и зарыдала, тяжело и горько, впервые за все этоужасное время.

– Плачешь? – злорадно спросил Приходченко. – Это оченьхорошо. То-о-ораздо лучше, чем тенью по участку бродить!

– От… откуда ты знаешь? – всхлипывая, выдавила из себяКатерина.

– От верблюда, – сказал Приходченко. – Давай рыдай, я тебемешать не буду. Прорыдаешься, позвони.

– Олег! – закричала Катерина. – Я не буду тебе звонить. Небуду, слышишь?!

– Нет, – ответил Приходченко и повесил трубку.

– Мама! – закричала Катерина. – Мама, откуда они знают, чтоя… что у меня… Мама!!

Марья Дмитриевна появилась на площадке второго этажа. Очкибыли сдвинуты на макушку.

– Катюш, они звонят каждый день. То Олег, то Саша, то Ира,то какой-то Алексей Северин, которого я не знаю. Что ты кричишь? Что с тобой?

– Зачем ты им рассказываешь, что со мной?!

Ты что, совсем ничего не понимаешь? Тебе меня совсем нежалко, да?

– Катя, Катя, остановись, – сказала Марья Дмитриевна иначала спускаться вниз. – Никто никому ничего не рассказывает. Ну, посуди сама,неужели ты думаешь, что кто-нибудь из нас или из людей, с которыми тыработаешь, поверит в этот абсурд с продажей информации? Конечно, они знают, чтоу тебя депрессия и нервный срыв. У кого угодно был бы нервный срыв. Да ты ещетак устала! Придешь в себя, вернешься на работу. Конечно, ты им нужна, они извонят…