Я иду вслед за ним в дом. Говорю ему, что меня зовутРэндолл.

Стакан, который он мне протягивает, выглядит очень маленькимнеприлично маленьким для стакана с водой.

Я окидываю его подозрительным взглядом.

Я выпиваю миниатюрный стаканчик.

— Можно мне еще?

— Ась?

— Ой, извините, дайте мне стакан воды, пожалуйста!(Волшебные слова: пожалуйста, спасибо.)

Он выжидает с минуту, словно бы обдумывая ответ. — Боюсь,что нет. Больше я тебе ничего не дам.

Меня охватывает злость… У этого типа такой вид, словно впрошлой жизни он был дятлом. Подобный оборот событий удручает меня. Я чувствуюсебя жертвой. Голова у меня идет кругом. В ней — ни одной мысли, одни чувстваснуют туда-сюда, взад-вперед, выскакивают наружу и вновь заскакивают обратно.

Почему все всегда кончается такой, такой ХЕРНЕЙ!"Р-р-р-р", — рычу я. Почему нормальная, хорошая жизнь постояннообходит меня стороной? Я гляжу на него, он глядит на меня, отводит глаза,меряет меня взглядом, нахал, ниже меня ростом, заморыш, дурацкая рожа, и кухняу него тоже дурацкая!

Ничего не говоря, мы смотрим друг на друга. Слышу тиканьечасов на стене…

И бэмс! — наступаю ему на ногу. — Ой! Ты что!

Выбегаю из дома… хлопаю дверью.

Убегаю…

Отбежав совсем недалеко, вспоминаю, что оставил там свойпылесос. Во-он там, под забором…

Он опять вышел в сад. Ползу на брюхе, как десантник… Пачкаюновый костюм…

По улочке едут на велосипедах дети. Один переехал мне ногу изасмеялся, но я молча ползу дальше…

Да, мне хочется вскочить и погнаться за этим мальчишкой,толкнуть его в кусты — мечта воплощается перед моим мысленным взором, явоображаю, как буду его убивать — провожаю его взглядом, в котором отчетливочитается моя мечта. Но я ползу дальше. Я самоотверженно отдаюсь своей миссии.

Пылесос. Хватаю его. Раз — и готово. Я отвечаю за этотагрегат.

Теперь он у меня под мышкой, и старик никак не может этомупомешать! Старик опять возится в своем саду. Я встаю и кричу через забор:"ЭЙ ТЫ!" прямо в лицо старику!

Он с перепугу хлопает глазами! Злорадствуя, я машу в воздухепылесосом и его гремучим шлангом! Старик замахивается тяпкой. В мгновение ока ясрываюсь с места и, не оглядываясь, удаляюсь.

Пробежав несколько кварталов, я торможу и перевожу дух. Ногишлепают по асфальту. Ставлю наземь пылесос, тяжело дыша, наклоняюсь, упершисьруками в колени… фу-у-у-у!

Все тело гудит от утомления. Да, вот теперь я наконец-топовеселился! Какой странный старикашка, а? Не хотел долить мне воды; да мне ещеповезло, что я от него вовремя удрал, ай да я!

На углу — у пересечения улицы с проспектом, служащимграницей этого района — я вижу магазин. Направляюсь к нему шагом. Вхожу.Человек за прилавком рассматривает меня. Покупаю печенье, шоколадное молоко и,сам не зная, зачем, пакетик бейсбольных карточек. В детстве у меня была полнаяобувная коробка бейсбольных карточек. Помню, как-то я зашел в газетную лавочку,а там был один мальчишка, которому мама дала двадцатидолларовую бумажку набейсбольные карточки. У него был день рождения, и он покупал пакетик за пакетиком,по двадцать пакетиков на доллар, и распечатывал их прямо в лавочке, до полнойколлекции ему не хватало только Теда Уильямса и Боба Френда, и все ребятастолпились вокруг посмотреть, и мы все упивались этой оргией, глазели, какчеловек покупает и распечатывает пакетик за пакетиком, я поглядел на егоодежду: он был богатый, и у входа в лавочку стояла машина — длиннющая, чистая,блестящая, и я, помнится, подумал: ах, вот как богатые справляют свои днирождения…

Иду, волоча пылесос. Останавливаюсь. Присаживаюсь. Карточки,которые я только что купил, упакованы в термически запечатанный пакетик изсеребристого пластика, ничуть не похожий на старомодную прессованную вощенуюбумагу моего детства. Я надорвал пакетик. Надо же — бейсболисты тоже изменились,стали похожи на нормальных людей, прямо какие-то яппи, стерильные какие-то. Ноя-то помню, какими уродливыми раздолбаями они выглядели в 1963-м, эти новенькиеничуть на них не похожи. И тут меня охватывает странное-странное чувство,которое можно описать как: "А что это я здесь делаю?" Чувствую себяидиотом, а потом ощущаю, что я совсем одинок, по настоящему одинок, как перст.Гляжу на проезжающие мимо автомобили, на крохотные машины вдали, во-он там, внескольких кварталах от меня, какие-то люди кладут асфальт, и солнце сияет, и…

И, поднеся к носу пакетик, я вдохнул запах — тот самыйбейсбольно-карточный запах картона, типографской краски, ломкой жвачки и…м-м-м-м. Я вновь вернулся на землю, и все стало тип-топ.

Я оттащил свой пылесос на дальний конец пустыря к огромному,развесистому вязу. Присел у подножия его мощного ствола. Мое лицо обдуловетром. Я выбросил пакет от шоколадного молока, а потом и бейсбольные карточки.Зашвырнул их так далеко, как только мог, не стремясь попасть в конкретнуюмишень — просто хотел выяснить, на какое расстояние могу их кинуть…

Но затем я делаю то, что вынужден делать! Встаю и идуобратно! Сначала прячу пылесос в кустах. Вскоре вновь вижу старика в его заднемдворе. Наблюдаю за ним издали. Тихо-тихо подкрадываюсь к забору. Безпредупреждения выпрыгиваю из кустарника и что есть мочи ору: "Эй,ты!", а затем с хохотом убегаю. С перепугу он подбросил тяпку в воздух.Прячусь.

Проходит десять минут. Отойдя чуть подальше, я опятьподпрыгиваю над кустами и кричу: "Эй, ты!" Я ощущаю радость,ликование, а бедный старик совсем обескуражен этими "партизанскимивылазками". Еще два "Эй" — и он уходит в дом.

Ловко и бесшумно я подкрадываюсь к боковой стене дома. Онговорит по телефону: "У нас тут по кварталу бродит какой-то сукин сын.Странно себя ведет… Мне кажется, он душевнобольной… Да, пожалуйста, пришлитекого-нибудь…"

ПОЛИЦИЯ!

Бросаюсь наутек.

Но не успеваю вовремя покинуть район. Заворачиваю за угол, итут — ай! — навстречу мне, по поперечной улице — ПОЛИЦЕЙСКИЙ ФУРГОН! Кажется,они тоже меня видят. Запутать следы!

Игра в кошки-мышки. Дворами, через кусты и автостоянки,падая ничком в кюветы, я ухожу от них.

Несколько раз они замечают меня — но я проворен. Несколькораз полицейские проезжают мимо места, где я прячусь. Проезжаютмедленно-медленно. Высматривают меня.

Спустя некоторое время полицейские уезжают.