В бесконечные послеполуденные часы каждая лестничная клеткав многоквартирном доме — лестничная клетка в гробнице. За дверьми, в могилах —призраки, отголоски ушедших на работу людей.

Поднимаясь по лестнице, я провожу рукой по обоям. Начну-ка яс верхнего этажа. Буду обходить все квартиры сверху донизу.

Но на верхнем этаже, похоже, никого нет дома. Звоню впоследнюю дверь. Открывает энергичная, жизнерадостная женщина. У нее чисто вымытоелицо и добрые глаза.

Прежде чем она успевает отказать мне, я начинаю говорить:

— Здравствуйте, как поживаете — а сегодня как дела идут —прекрасный чудесный денек, правда ведь? — меня зовут Рон (разумеется, на самомделе меня зовут не так) и я пришел продемонстрировать вам наш новый домашнийпылесос "Кэно-Керби-Турбо" — абсолютно бесплатно…

— Но, сэр…

— Простите, сэр…

Игнорируя ее протесты, я без передышки бормочу своймонотонный, нескончаемый монолог без пауз, абзацев и запятых.

Она пытается мне что-то сказать:

— Извините, сэр…

Вскоре с нее соскакивает жизнерадостность, глаза гаснут,лицо блекнет. Что оно теперь выражает? Печаль? Испуг? Сожаление? Я тараторю всебыстрее и быстрее. Она начинает пятиться прочь от меня, взгляд у нее становитсякакой-то необычный — почти остолбенелый от ужаса. Она прикрывает рот рукой. Яуже ловил на себе подобные взгляды. Что-то не в порядке. Когда люди так себяведут, я начинаю нервничать; это означает, что вскоре что-нибудь да случится, ивсякий раз случается гадость…

Я продолжаю говорить так, как меня учили, обрушивая на неепоток слов. Целый день потратил, пока все это вызубрил. Мои слова должныпарировать все ее возражения до того, как она их выскажет.

Она медленно пятится, а я продвигаюсь по комнате. Мы обходимкомнату: она пятится, я, неспешно преследуя ее, талдычу свое.

И тут она поскальзывается.

Пока мы совершали круг по комнате, ее ноги запутались впроводе пылесоса…

Ай! ОНА ВЫВАЛИВАЕТСЯ ИЗ ОКНА! Прямо у меня на глазах — оБоже — из огромного окна — сетки под ним нет — МЫ НА ПЯТОМ ЭТАЖЕ — о-ой! Онахватается за занавеску — занавеска рвется — ее попка изящно уплывает в широкораспахнутое окно — голова ударяется о верхнюю перекладину переплета, но неупирается в него, соскальзывает — о нет! Все это случилось так молниеносно…

Меня охватывает паника! Страх! Нехорошее, болезненноеощущение. Я кладу ладони на виски около ушей — кричу: "Нет!"

Нет! Я выглядываю из окна. Она лежит на асфальте, навернякамертвая, с неестественно вывернутыми ногами и головой, как у сломанной куклы.Тонкая струйка крови ползет по тротуару. Проклятье, мне что-то совсем худо…

Ой-ей-ей, что же я наделал, что наделал?

Хватаю пылесос и манатки, выхожу из квартиры.

На полочке в прихожей — немного денег и список продуктов. —Очевидно, теперь ей это без надобности, — думаю я и хватаю деньги.

Закрываю дверь за собой. Никто не узнает. Конечно, в томслучае, если я тихонько уйду… Но погодите! А вдруг она еще жива?

Я сбегаю по лестнице.

Спустившись на улицу, теряю ориентацию. С какой стороны домая сейчас нахожусь?

Ага, вот она. О-ох, вы только поглядите. Кровь течет ручьем,мозги вываливаются из черепа. Нет… точно мертва.

Только теперь я замечаю, какой красивой женщиной она была,какой молодой и опрятной. Ее золотые локоны растрепаны, лицо отвернуто набок,рот разинут, глаза устремлены вдаль.

В этот миг меня осеняет гадкая мысль. Неплохо было бызасунуть сопло пылесоса ей между ног. В такие драматичные или ужасные минутымне всегда приходят в голову разные странные идеи. Словно кто-то надиктовывает.

Нет! Я выбрасываю ужасную мысль из своей головы! Я весьпередергиваюсь от отвращения! Какой это был бы мерзкий поступок.

Но затем мне приходит в голову, что если я сделаю ейкуннилингус — у некоторых людей способность слышать и осязать сохраняетсянесколько минут и даже часов после смерти, — это превратит последние мгновенияее жизни в мирное, сладостное блаженство. Да!

Я почти что не знаком с ней, но сейчас мне кажется, будто яхорошо ее знаю. Я ставлю пылесос на асфальт и берусь за дело. Конечно, япоступаю странно, но ведь мне ее очень, очень жаль. Тогда, в квартире, мне дажене пришло в голову, что я веду себя нехорошо. Они говорят, что в этом и состоитмоя проблема — трудности с дифференциацией. Я с большим трудом отличаюправильное от неправильного. Да, но она, она… Если она мертва, совсем мертва,то сейчас я стараюсь совершенно зря и вообще предаюсь нелепому занятию, но что,если она жива? Она действительно наслаждается этим последним удовольствием всвоей жизни? Или она думает о блузке, которую хотела купить, о своем молодоммуже, о неоконченной уборке, возможно — о сериале, которого она теперь неувидит?

И ВДРУГ! ГОЛОС СВЕРХУ!

— Эй ты! Ты что это там делаешь, скотина? — кричит мнемужчина в окне.

Паника!

Теряю голову!

Наутек!

Убегаю! Я даже не поднял глаз, разве что кончик глаза… Бегу,бегу, бегу…

Бегу довольно долго. По улицам и переулкам, вдоль заборов,петляя по всему городу.

Мое быстрое молодое тело несет меня!

Мои ноги летят!

Тр-м-м-м! Я — реактивный самолет!

Тр-м-м-м! Я лечу, я парю.

Я долго бежал и теперь нахожусь очень далеко, совсем вдругом квартале, в другом районе. Запыхавшись, я останавливаюсь у забора…прикладываю руку к груди, ощущаю, как колотится мое сердце… я в пригороде. Я наулочке, в закоулке, куда выходят задние дворы особняков. Это чистенькие,построенные в 40-50-х годах бунгало, не то чтобы очень большие, но ухоженные,покрашенные по большей части в белый цвет. Прямо у меня под носом какой-томужчина возится в своем саду…

— Эй, сынок — с тобой все нормально?

Он обращается ко мне! От его доброты у меня на глазанаворачиваются слезы.

— Послушай-ка, тебе лучше присесть… Ты себя хорошочувствуешь?

ЕСЛИ СКАЗАТЬ ЕМУ: "Я… я только что убил женщину",— а он спросит: "Что-о?" — а я скажу: "Это было ужасно —разумеется, я ее случайно — но ее… мозги — я видел ее мозги на тротуаре",— а он скажет: "Никогда не видел мозгов, какого они цвета?" Нет, нестоит ему этого говорить — и поэтому я говорю: "Простите, вы мне не дадитестакан воды?"