его месторасположение. Уже через час после моего указания о развертывании боевых порядков во фланги, приказ был исполнен, боевое построение войска завершилось. Поскольку я предвидел, что биться придется с конным противником, я оснастил своих воинов длинными копьями с помощью которых можно было выбивать из седел вражеских всадников. Помимо копий, каждый воин был так же вооружён саблей, арканом и луком со стрелами. Всадники не обязаны были испытывать неудобства от удерживания в одной руке копья, им было сказано, если почувствуют, что в копье нет более необходимости, то могут бросить его. Наступил день, мы были расположены в ровной, открытой степи и не могли уже более укрыться от взоров противника. В тот момент я обратил внимание на то, что положение монголов является уязвимым, так как к моменту нашего появления они всё еще не успели свернуть свой лагерь. Тогда я понял, что Биль-Ургун не является человеком способным и ведающим об основах военной науки, так как уже взошло солнце, а он все еще не сверну;; свой лагерь, не говоря о построении войска в боевой порядок.

Мои конники начали атаку одновременно с флангов и центра. Я был так же вооружен гак и все мои воины, на мне были боевой шлем и кольчуга, я имел с собой копье саблю, аркан, лук и стрелы.

Накануне ночью я внес изменения в маршрут движения своего войска по степи, с тем чтобы днем во время нашего наступления, солнце не било нам в глаза, поэтому к началу боя мое войско двигалось с юга на север. Грохот копыт сопровождающий скачущее во весь опор войско из сорока пяти тысяч всадников, кажущегося бесчисленным на всем протяжении от востока на запад и подобно черной туче, неумолимо надвигающейся с юга на север-это зрелище, которое я не в силах здесь описать, даже поэт из Туса не мог описать такое в своей знаменитой книге (имеется в виду «Шах-намэ» Фирдоуси). Я полагаю, что в тот момент само солнце, только-только взошедшее из за горизонта, превратилось в изумленного наблюдателя происходящего. Мы неудержимо неслись вперед, а за нами следовали двадцать тысяч всадников резервного войска, расстояние между нами составляло всего четверть фарсанга. Боевые порядки конников резерва, так же как и боевые порядки основного войска, были развернуты на протяжении с востока на запад.

Я почувствовал, как земля задрожала от нашей мощной поступи, я испытывал такое наслаждение, ощущая свою мощь, что не мог удержаться от торжествующего рева, который был продолжительным. Воины центра, услышав тот возглас, подхватили его и в тот же миг раздался боевой клич моих доблестных воинов с обоих флангов, правого и левого, поднялся такой шум, от которого скажу я вам, недолго было и оглохнуть. Тот торжествующий клич проистекал из чувств радости и отваги, испытываемых моими воинами, и я понял в тот миг, что все они, подобно мне ощущают свою силу и несутся навстречу врагу окрыленные высоким боевым духом. В тот миг я ощущал, что все мои воины, подобно мне самому осознают, что в мире для мужчины нет ничего более ценного чем битва. Если собрать воедино все радости и наслаждения Вселенной, всё равно они не сравнятся со сладостью битвы. Потому что предаваясь всем иным радостям и удовольствиям, мужчина теряет свои достоинства и равноценен женщине. Женщины так же могут предаваться различным удовольствиям, но существует лишь одно из них предназначенное сугубо для мужчин — это битва. Жемчужиной мужской доблести является поле брани, кроме него нет другого подобного поприща и пока не раздается яростный лязг скрещённых клинков, не брызжет фонтаном кровь из рассеченных жил, истинный мужчина не может испытывать подлинного удовольствия.

Монголы увидев, как мы стремительно сближаемся с ними, спешно пытались выстроить свое войско в боевой порядок, однако прежде чем им удалось это, мы уже были возле них, и я отдал приказание командующим обоих флангов начать взятие монгольское войско в кольцо. Возможно, ты не поверишь, если я скажу, что мы ворвались в лагерь монголов так, словно мы атаковали стадо баранов. Потому что ты достаточно наслышан о Чингиз-хане и полагаешь, что всякий монгол должно быть подобен Чингиз-хану.

Некоторые из монголов оказались настолько немощными, что не оказались в состоянии даже вырвать саблю из ножен. По этой причине мы столкнулись с сопротивлением лишь в отдельных частях их лагеря, в ходе которого были потери и среди моих воинов, во всех же других местах монголов забивали массой, словно баранов на бойне.

Ранее я дал указание взять живым Биль-Ургуна и его военачальников и, как только мы окружили лагерь, все они оказались нашими пленниками. Я представлял себе Биль-Ургуна могучим и высокорослым мужем и когда его привели ко мне, оказалось что головой он доставал лишь уровня моей поясницы. Я спросил его, знает он тюркский язык или нет. Выяснилось, что Биль-Ургун кроме монгольского языка не знает никакого другого. Я спросил его через переводчика, мол как это он осмелился напасть на мое государство, разве слухи о моём могуществе не достигали его ушей? Биль-Ургун ответил что он не представлял меня настолько сильным. Я сказал ему: «Ты настолько ничтожен, что я не желаю убивать тебя, однако буду держать в неволе тебя и твоих военачальников до тех пор, пока не уплатят за вас выкуп». Биль-Ургун ответил, что готов отдать половину из имеющихся здесь у него лошадей при условии, что его не будут заключать в неволю. На что я ему сказал: «О тех лошадях, что здесь не стоит говорить, все они и без того мои, принадлежат мне по праву военной добычи. Ты должен представить какой либо другой выкуп чтобы обрести свободу». Биль-Ургун ответил: «У меня на родине много лошадей и овец, и я их отдам тебе чтобы предоставил мне свободу».

Два дня шли переговоры о выкупе, который должны были уплатить Биль-Ургун и его военачальники, и в конце концов я согласился с тем, чтобы Биль-Ургун отдал мне шестьдесят тысяч коней и двести пятьдесят тысяч овец. За каждого из его военачальников, плененных мною, я назначил выкуп в размере одной тысячи лошадей. Биль-Ургун вероятно счел меня простодушным, предложив чтобы я отправил его в Монголию в сопровождении отряда моих воинов для того, чтобы он якобы мог собрать там и отправить мне необходимое число лошадей и овец. Однако, распознав подобную хитрость, я отклонил его просьбу и сказал, что он и его военачальники будут оставаться моими пленниками до тех пор, пока не будут присланы все лошади и овцы из Монголии.