– Ничего. Нашла только пуговицу. Белую, отмужской сорочки.

– Это я ее потерял, пока ползал, – объяснилГригорий. – Давай сюда.

Сунув пуговицу в карман брюк, Селезнев ткнулпальцем в коричневый шар со шнуром.

– Ты за ним пришла?

– Тащи его на кухню, – обрадовалась я, –аппарат для чистки кожи лица намного лучше маломощной синей лампы.

Через четверть часа Павел, красный то ли отзлости, то ли от воздействия желе-эмульсии, избавился от яичницы и уехал. Сидяи Мотя, прихватив бутылку с этикеткой «Московское экстра», убежали в кабинет. Яхотела предложить так и не позавтракавшему Григорию бутерброды с сыром, но тутзазвонил домашний телефон. Из трубки раздался женский голос:

– Позовите Павла.

– Его нет, – ответила я, пытаясь сообразить,где слышала это красиво окрашенное контральто с чуть хрипловатыми обертонами. –Простите, что передать Брыкину?

В ответ послышались гудки. Я опустила трубкустаромодного аппарата на рычаг-рогульку и вдруг поняла – поговорить с Павломхотела та самая шантажистка, которая по вечерам тайком приходит к нему заденьгами. Меня затрясло от возбуждения.

– Что-то случилось? – насторожился, глядя наменя, Селезнев.

А я с тоской посмотрела на допотопный телефон– никакого определителя в нем, естественно, нет.

– Что-то случилось? – повторил Селезнев.

– Нет, – через силу ответила я.

– Но вы переменились в лице.

– Душно очень, – сказала я, машинальноотметив, что наш клиент вспомнил о вежливом «вы». – Плохо реагирую на жару.

– Моя жена Клара говорила, что все болезни отнервов, – изрек Селезнев.

– Наверное, она была права. Хотя я могуназвать еще кучу причин, провоцирующих недуги, от курения и банальногообжорства до кривой генетики. Вы же давно знакомы с Павлом? – спросила я.

– С детства, – кивнул Селезнев. – Кстати, замоей Кларой сначала ухаживал он.

– Вы вместе пошли в первый класс?

– Нет, Павел жил с родителями за границей, онибыли дипломатами, служили в Анголе. Брыкин пришел к нам в десятом классе, –сказал Гриша. – У Павла была бабка, уже не помню, как ее звали, вроде Нина, онс ней и жил. В Анголе началась очередная революция, отец и мать Брыкина уехатьне могли, кто же дипломатов отпустит, а Пашу отправили в Москву. Годы,проведенные вне России, сделали свое дело. Кое-что Брыкин знал великолепно,допустим, биологию, а, например, по физике у него был полный провал – вафриканской школе ее не преподавали. И английский! У Павла было жуткоепроизношение, приобретенное в том же африканском учебном заведении. Вот Брыкинаи посадили со мной – я-то шел на медаль, считался лучшим учеником. У Паши быллегкий характер, он всем нравился. Одна Клара на него не смотрела.

– Она училась с вами?

– Ну да! Паша попытался за ней ухаживать, ноКлара позвала в кино меня. Сама! Сделала первый шаг! Она решительная, моялюбимая жена Клара! Я бы никогда не осмелился к ней подойти и всегда удивлялся:ну чем я привлек такую девушку? Мучился, мучился и спросил в лоб: «Кларочка,почему я, а не Паша? Он красив, умен, с богатыми и обеспеченными родителями».Знаете, что она ответила?

– Нет.

– Клара сказала: «Я люблю тебя, при хорошемвоспитании из тебя получится замечательный муж. Если будешь меня слушаться, сделаешьотличную карьеру. А Павел скользкий, врет много. А насчет его будущей жены...Думаю, с ней беда случится!» У моей Клары были ярко выраженные экстрасенсорныеспособности. Так вот... В декабре в Анголе, где служили родители Брыкина,произошла трагедия: местное население не только перестреляло друг друга, но иразгромило дипмиссию, в конфликте погибли родители Паши. И он остался безквартиры.

– Почему? – поразилась я. – И где же пареньжил? Его забрали в детдом?

– Накануне получения известия о смертиродителей Паша справил восемнадцатилетие, – пояснил Гриша. – Но он же учился вАфрике, окончил тамошнюю школу и привез в Россию аттестат не нашего образца,все на каком-то наречии. С такой бумажкой в советский вуз нечего было исоваться, вот он и вынужден был пойти в Москве в десятый класс, чтобы сдатьэкзамены и получить наш аттестат. А с квартирой... Частая ситуация в советскиегоды! Родители имели служебную площадь от МИДа, которую им дали как сотрудникамминистерства. А у бабушки был шикарный дом в Подмосковье – три этажа, кирпич,все условия. Еще и крохотная однокомнатная избушка для гостей, сортир во дворе.Вот родители и подумали: старуха на ладан дышит, кому особняк достанется? В тегоды с наследством нелегко было, могли забрать в доход государства. И предкипрописали Пашу к бабке.

– Понятно, – протянула я, – после трагическойсмерти родителей юноша не имел права на служебную жилплощадь.

– Ну! – всплеснул руками Григорий. – Первоевремя Павел никак от удара опомниться не мог. Потом зима наступила, мы в разныеместа разъехались, на каникулы. Встречаемся одиннадцатого января в классе – яПашу не узнал! Тощий, серый. Выяснилось: его бабка включила в комнатеобогреватель и заснула. Случился пожар, и несчастная старушка погибла, иособняк сгорел. В результате Павел из богатого наследника, которого сраспростертыми объятиями ждали и в МГИМО, и в МГУ, стал нищим абитуриентом снезавидным школьным аттестатом. И вот тут Павлу повезло – ему встретиласьАлена, первая его жена.

– Алена Зверева, та, что скончалась оталлергического шока? – уточнила я.

Гриша закивал.

– О Пашиной судьбе можно роман писать. Качели!Горячо – холодно, весело – жутко. Бесконечная смена режимов. Родители с бабкойумерли, он остался почти на улице, без перспектив попасть в хороший институт, итут знакомство с Аленой, абсолютно случайное.

Я превратилась в слух. Ох, думается, слово«случайно» не подходит к событиям, что происходили с Брыкиным. Похоже, с младыхногтей сыночек Пелагеи Андреевны наметил лазейку из «мусорного бачка», а потомуверенно лез вверх.