в Замошье. Против был только Мамай. Ну и, присохшая к нему, Иридия заметно колебалась, прежде чем поддержать подругу. Мелиссе пришлось амазонку для решительности локтем в бок толкнуть. Но так даже лучше. Чего всей толпой шастать? Это ж только цыгане шумною толпою по Бессарабии кочуют… А мы не цыгане.

Почесали дружно еще чуток в затылках, поскребли в бородах и подбородках, — а потом я, как отец-командир, решил и постановил следующее…

Мамай с панцирными казаками остается шалить на переправе. Поскольку только идиот добровольно отказывается от такого источника дохода, покуда большим корпорациям вроде Османской империи и Речи Посполитой не до нас.

Для усиления и поддержания в воинах высокого боевого духа борцам за освобождение пленников, а так же их командиру — отряду придается амазонка Иридия. Которой я лично пообещал, что пришлю гонца, если мы с Мелиссой надумаем отправляться в их родные степи. От лекарей Мамай отказался. Мол, и сам в целительстве сведущ. А мне потом объяснил, что Кириллу с его пиявками он только тещу лечить доверит, если обзаведется когда-нибудь. Оксана — другое дело, но две бабы в отряде чересчур. Тем более — ведьмы. Я хотел уточнить, что ведьма, в смысле, ведунья только одна — Оксана. Но, решил, что характернику виднее. Он же в душу зрит.

Ну, а все остальные, прямо после совещания, собрались, да и двинулись в путь.

Чего зря время терять? Вечером и ночью путешествовать даже лучше. Не так солнце припекает. А когда вокруг обоза рыщут, как волки три отряда по семь черкесов, а ведет караван Федот Стрелец — опасаться надо не нам, а тем, кому взбредет в голову дурная мысль, поживиться за мой счет.

В общем, знай, покачивайся в седле и дремай…

Скукотища. Час-другой, ничего. Даже приятно. Помолчать, подумать о разном, а потом начинает свербеть… в одном месте. Потому что вокруг, сколько не всматривайся, одна и та же степь, накрытая сверху небесным куполом. И начинаешь ощущать себя букашкой, ползающей в чашке Петри, пока тебя пристально изучают высшие существа. И как раз в этот момент решают: прихлопнуть уже или пусть еще поживет?

Твою дивизию! Лезет же в голову всякая фигня!

—Н-но!

Не выдержав, я свистнул, поднял коня на дыбы и взмахнул нагайкой, бросая его с места в галоп. Хороший скакун. Аргамак, гнедой. Пятилетка. Выносливый, что мул. А в резвости обходит даже аравийцев. Не скачет — летит! Только ветер свистит…

Поскольку о моих причудах было предупреждено заранее, следом только Мелисса кинулась и немой казак, реагирующий на имя Иван, приставленный Мамаем, как я не отнекивался. Положено… Мол, назвался груздем, терпи личных джур и бодигардов. Вот они с черной сестрой и бродят за мною повсюду, словно тени. Из-за чего я иногда чувствую себя двуполым Янусом. Налево гляну — тень женская. Направо — мужская. Так что даже плюю теперь только прямо перед собой…

Хорошо маханул… Вроде и скакал всего ничего, а как оглянулся, обоз уже далеко… Словно по горизонту длинной вервицей тянется. Приятно взглянуть, особенно если вспомнить, что все имущество на этих телегах мое. А вот впереди картинка менее приятная. Воронье тучей кружит. Явно, падаль какую-то отыскали…

— Черный ворон, что ты вьешься

Над моею головой?

Ты добычи не дождешься…

Мелисса и даже казак подали коней назад. Вроде, как бы случайно приотстали. М-да… Не везет мне на слушателей. Эстеты, мля… А я ведь душевно…

Странно, что стервятники не садятся. Поделить находку не могут, или она еще…

— А ну-ка, давай за мной! — бросил спутникам и пришпорил Гнедка, раньше чем дожевал мысль до конца.

Вороны наглые птицы, но и пугливые. Значит, предполагаемая добыча еще живая.

До того места, где кружила черная стая, было километра четыре, но уже с половины пути стало понятно, что заинтересовало птиц не подыхающее животное или одинокий путник, а место сражения. Вернее, разбойного нападения.

Десятка полтора пестрых, цыганских кибиток, частью обгоревших, частью уцелевших, но все, как одна, перевернутых на бок. Разбросанные вокруг вещи и… тела. Много тел. Обнаженных женских и изуродованных мужских… Больших и маленьких… Даже, похожих на тряпичные свертки, грудных. Разбойников, судя по тому, что они здесь творили, и следам от копыт, было не меньше двух дюжин. Всех молодых женщин, прежде чем зарезать, изнасиловали. Мужчин, которые не погибли сразу, жестоко пытали. Просто тешились или хотели что-то выведать?

Скорее, первое. Что могут знать кочующие по всему миру ромалы? Я имею в виду, важного для бандитов? Все их имущество с собой и на себе. Найти не сложно. А клад, если и припрятан где-то, на черный день. То вряд ли близко. И знает об этом только барон…

— Кажется, стонет кто-то? — Мелисса приподнялась в стременах и, вытягивая шею, характерно склонив на бок голову, прислушалась. — Там… — указала уверенно в сторону одной из кибиток.

Объехали ее. Не ошиблась сестра. Цыган. Седой, уже довольно далеко шагнувший за половину отведенного человеку века. Мощный, ростом не ниже меня. Лицо и грудь окровавлены, руки — глядеть муторно… явно огнем пытали.

Мелисса уже рядом с ним. Проверила пульс, оттянула веко. Потом нашарила в кошеле какой-то флакончик и капнула из него умирающему в рот.

— Живой… Но едва дышит. Мучили сильно. А напоследок — перебили колени и бросили умирать. Опоздай мы на часок…

— Может, смерть для него была бы не самым худшим выбором… — обвел взглядом горы тел.

Немой казак кивнул. Воин понимал, что я хотел сказать.

— Нет… — девушка была иного мнения и указала на кровавый след. — Видишь, сколько полз? Что-то в этой кибитке было ему нужно. И я даже догадываюсь, что именно…

Мелисса перешла к куче тряпья и вытащила из нее небольшую, — поэтому и не заметили, наверно,— флягу, сделанную из выдолбленной тыквы. Открыла, понюхала. Попробовала на язык.

— Сильно разбавленное вино… Такое возят с собой, как запас воды. Можно долго хранить, не протухает. И если он полз к воде, значит, жить хотел. Впрочем, скоро мое зелье подействует. Сам скажет… А если ты прав, атаман, то сам знаешь — милосердие мне не чуждо. Помогу уйти без мучений.

* * *

Цыган застонал и открыл глаза. Какое-то время бессмысленно таращился на нас, потом застонал