Лисонька была родной сестрою Алексея Измайлова и названойсестрою жены его, княгини Елизаветы, еще с той поры, когда в мрачном доме наЕлагиной горе подрастали две девочки: Лизонька и Лисонька. Мать Елизаветы,Неонила Елагина, сохраняла в тайне родство с ней; из мести к своему давнему возлюбленному,Михаилу Измайлову, завязала она судьбы девочек таким крепким узлом, чтопонадобилось почти пять лет, дабы узел этот распутать и все загадки разгадать.Связь Елизаветы и Алексея с Лисонькой была куда крепче, нежели родственная, апотому известие о ее страданиях не могло оставить их равнодушными. Десять летназад Лисонька разрешилась мертворожденным младенцем, и с той поры детей у неебольше не было, к вящей печали ее мужа. И вот теперь… Невозможно было усидеть вЛюбавине при такой судьбоносной новости, а потому князь Алексей ни словом непоперечился, когда жена его тоже решилась ехать. Лисонька всегда желала видетькрестной своего ребенка любимую племянницу – пришлось взять в дорогу Машеньку.Обычно сговорчивый Алешка-меньшой такой крик поднял, узнав, что к дедуотправляются без него, что родители сдались почти без боя. Так что компаниясобралась немалая: князь с княгинею, двое детей да неотвязные Вайда с Татьяною.В Любавине был оставлен управляющий.

* * *

Отец ехал верхом, Вайда – на козлах, за кучера, остальные –в карете; и Маша удивлялась, почему с ними сидела матушка, которая была лихойнаездницей, в каретах езживала только на балы, когда жили в городе, или сторжественными визитами. Сегодня же ее оседланная лошадка плелась, привязанная кзадку кареты, глотая пыль, а княгиня Елизавета забилась в уголок, обняв обоихдетей, – притихшая и не очень веселая, да поглядывала в окошко на статнуюфигуру мужа, следила за игривой побежкой его коня.

– Стойте! – Окрик князя прогнал Машину дрему.

Вайда натянул вожжи, матушка выпрыгнула из катившейся ещекареты и, подхватив юбки, побежала по знойной луговине к мужу, который стоял наколенях у обочины.

Дети тоже повыскакивали, как ни удерживала их Татьяна, иМаша увидела, что отец быстро поднялся, обнял матушку и на мгновение прижал ксебе, словно успокаивая, а потом они вместе склонились над чем-то, напоминающимворох цветастого тряпья. И еще прежде чем Маша разглядела, что это – человек,залитый кровью, она поняла: вот надвинулось, свершилось то, что изменит всю ихжизнь!

В те поры русские баре, живущие в отдаленных имениях,держали у себя скоробежек, иначе говоря, скороходов, курьеров. Одевали их влегкие куртки с цветными яркими лентами на обшлагах; на головах же у нихкрасовались шапочки с разноцветными перьями: такое яркое, стремительнопродвигавшееся пятно можно было частенько увидеть на обочине дороги, а то и напешеходной тропке. Лошади имелись в достатке не у всех помещиков – да и стоилидорого, а скоробежек кормили легко – вернее, держали впроголодь, чтобы резвеебегали. Господа использовали их как почтальонов и гонцов, отправляя с разнымипоручениями в соседние усадьбы.

Один такой скоробежка и лежал сейчас в траве, и его наряднаякурточка была сплошь залита кровью из разрубленного плеча – удар сабли почтиотделил руку от туловища.

– С коня рубанули, – определил Вайда.

Князь кивнул. Их, бывалых вояк, не смущал вид крови, да иЕлизавета многое повидала в жизни. Но тут вдруг все заметили, что дети рядом.Татьяна, запыхавшись, подбежала, молча схватила их за руки и повлекла к карете;но Маша с Алешей уперлись; Алешка даже повалился на траву, вырываясь изТатьяниных сильных рук, – тоже молчком, не издавая ни звука.

– Оставь их, – тихо молвила матушка. – Что ж теперь…

Все принялись креститься, только князь задумчиво смотрел намертвого; потом вдруг наклонился, сунул руку под его окровавленную куртку ивытащил – Маше показалось, какой-то лоскут, пропитанный кровью, но то былачетвертушка – ни слова, ни буквы не прочесть!

– Это батюшкин скоробежка! – воскликнул князь Алексей. –Цвета его ливрей. Как это я сразу не догадался? А вот и письмо, что он нес.Батюшка его послал… куда? к кому? – Он настороженно осмотрелся. – Уж не нас ливелел перехватить в дороге? Не зря же бедняга бежал по обочине.

– Ну что ты, друг мой, – возразила Елизавета, – ежели чтоспешное, батюшка бы верхового к нам послал!

– Так-то оно так, – задумчиво кивнул отец, – а все ж куда-топоспешал этот несчастный.

– Дозвольте слово молвить, – вмешался Вайда. – Иной разпеший скорее конного до места доберется, потому как в степи ему схоронитьсялегче: упал за куст – опасность и пронеслась мимо.

– Однако ж он не схоронился. Да и таким фазаном разоделся,разве что слепой его в зеленях не приметит, – возразил князь.

Его задумчивый взгляд словно бы летел над лугом – и вдругостановился, сделался пристальным и цепким. Голубые глаза сощурились, худоелицо посуровело.

Все разом обернулись.

Поодаль в просторную луговину мыском вдавалась дубоваярощица, и сейчас из нее выехала ватага верховых.

Даже на расстоянии было видно, что это не регулярный отряд,а и впрямь ватага: одеты с бору по сосенке, вооружены кто чем, вдобавокнестройно горланили песню, перемежая ее криками и хохотом.

Вдруг один из всадников вскинул руку – ватага замерла,вперившись в карету, а затем со свистом и улюлюканьем ринулась вперед.

Но князь спохватился на мгновение раньше. Одной рукой онподхватил сына, другой тащил Машу. Вайда увлекал за собою женщин.

Отец забросил детей в карету, выхватил из-под сиденьяшкатулку с заряженными пистолетами и сунул их за пояс, к которому – Маша и незаметила, как и когда, – уже успел пристегнуть саблю.

– Алексей!.. – отчаянно выкрикнула Елизавета, хватаясь заего стремя; князь уже сидел в седле, но на миг склонился, притянул к себе жену– и тотчас опустил ее на землю; и конь его понесся по полю навстречу всадникам.

– Вайда, я их задержу, а ты к батюшке всех в целостидоставь! – донесся до них голос князя, потонувший в Алешкином отчаянном реве.

Но суровый Вайда, сунувшись в карету, бесцеремонно отвесилкняжичу оплеуху – и тот смолк, словно подавился от изумления.

– Вайда!.. – простонала Елизавета, заламывая руки.

Единственный глаз старого цыгана блеснул в ответ:

– Ништо, милая! Сам знаю!

В одно мгновение он вытащил из-под кучерского сиденья ещедва пистолета и саблю, отвязал запасную лошадку, вскочил в седло, успев ещеприобнять и Татьяну, и Елизавету. Потом крикнул: