Елизавета зажмурилась, Татьяна в своем углу встрепенулась, адети в испуге схватили друг дружку за руки.

Аристов? Тот самый страшный злодей, пугачевец? Аристов ужездесь?

Однако вместо чернобородого громилы в красной рубахе – косаясажень в плечах, на вострую саблю насажена отрубленная человеческая голова,ручищи по локоть в крови (так вообразился детям Аристов) – дядька Никитичвтолкнул в покои невысокого худощавого мальчишку и плотно затворил двери.

Повинуясь взгляду князя, слуга засветил еще три шандала, и вярком свете все увидели, что пришедший зеленоглаз, рыжеволос и, несмотря насмышленое, даже хитроватое лицо, лет ему – не более двенадцати!

Крепко сжимая в руке треух, мальчишка поклонился князю икнягине. На Машу с Алешкой глянул мельком, словно они не заслуживали егопочтения. Татьяну же будто и вовсе не заметил.

Алешка побагровел от возмущения, напыжился, но теперь ужесестра стиснула его руку, успокаивая; а сама наблюдала за лицами взрослых,смотреть на которые сейчас было очень любопытно.

Никитич глаза закатил, словно ужасался чему-то. Матушкаудивленно подняла брови, но тут же прижала ладонь к губам, скрывая усмешку.Князь смотрел пренебрежительно, а у Татьяны… у Татьяны было такое лицо, словноона увидела привидение! Она отвернулась и торопливо перекрестилась; потомсделала пальцами загадочный ворожейный знак. Маша знала, что это цыганскийоберег против злой силы – столь могучий и секретный, что Татьяна почти непользовалась им, дабы «от одной беды уберегшись, не назвать другой», какобъяснила она однажды Маше, строго-настрого запретив повторять это движение.

– Ну-ну? – спросил, наконец, князь незваного гостя. – И ктоже ты есть таков?

– Гринька! – ответил тот – и Татьяна вновь вздрогнула.

Да что ж это за мальчишка такой, чем он напугал старуюцыганку?!

Незнакомец молчал, но в этом молчании не было почтительногоожидания слуги, – он молчал нарочно, желая подогреть интерес к себе, ноподогрел до крайности лишь общее раздражение. Никитич, приметив, каквстопорщились на переносице седые брови князя, сильным тычком сшиб наглеца напол, на колени, а сам пояснил с поклоном:

– Это мальчишка Акульки, что на краю деревни живет. Дареная вамбыла господином Куролесовым вместе с двумя борзыми на день вашего ангела. Давноуж, за десяток лет, – вы небось и запамятовали. Дарена была как искуснаябелошвейка. Но стала баба к водочке потягиваться – вы ее и согнали со двора.Жила она со вдовцом Семеном Ушаковым, а как тот упокоился, мирскою табакеркоюсподеялась. – Никита смущенно улыбнулся. – У каждого свой промысел! Парнишка жесын не ее, а сестры умершей – она не ваша была, беглая, – а от кого прижит,Акулька и сама не ведает, а может, просто помалкивает, скрывает.

– Акулька Ульки не хуже, – вдруг сказала Татьяна, и всенедоумевающе оглянулись на нее: при чем тут эта поговорка?

Князь пожал плечами:

– Да мне что за печаль, под каким кустом мальца сработали ичем та Акулька промышляет? Пусть лучше объяснит – зачем говорил про Аристова?Иль заявился сюда глумиться надо мной?!

Старческая, сухая, но вполне еще крепкая рука Никитича недавала Гриньке шевельнуть прижатой к полу головой, так что снизу доносилосьлишь невнятное бормотание; Никитич же, взявший на себя роль толмача,пересказывал с его слов:

– Акулька сия ходила по малину и в лесу повстречала мужика –ладного, одетого как барин, сказавшего ей, что он – первейший друг и посланниккрестьянского царя Петра Федоровича III – тьфу, прости меня, господи! – а имяего Илья Степанов сын Аристов. Акульке тот мужик приглянулся, она ему – тож, ивот уже какую ночь он к ней похаживает, между делом про крестьянскиенедовольства выведывает да про барские запасы оружия выспрашивает.

– Так, – кивнул князь. – Ну а нашему Гриньке тот ухарь чемне пришелся по нраву? Чем перед ним провинился, что он с доносом на теткинаполюбовника прибежал?

Гринька пробурчал что-то злобное, а Никитич растолковал:

– Дескать, хотел мальчишка ружье Аристова разглядеть, а тотего вздул крепко. Ну и не стерпел парнишка обиды…

– Месть, значит, – задумчиво проговорил князь, глядя втемное окно.

Из угла, где недвижно сидела Татьяна, донесся прерывистыйвздох. Князь вскочил и, отстранив Никитича, вздернул мальчишку на ноги.

– Вести ты мне принес заманчивые, – сказал он, комкая уГриньки на груди его затасканную рубаху-голошейку и сурово глядя в покрасневшееот натуги лицо мальчишки. – Сейчас толком объяснишь мне, когда Аристов кАкульке приходит, как, которою дорогою. Сегодня ночью я сам туда пойду…Молчать! – грозно оборвал он единый возглас Никитича и Елизаветы. – Молчать,говорю вам! Ты, Никитич, собери десяток из охраны – самых толковых и надежных.Чтоб оружие досмотрели, чтоб без осечек! К утру воротимся, повязав злодея, дабыне сеял смуту.

– Батюшка! Зачем?! – бросилась к нему Елизавета.

– Ближний к Пугачеву человек – хорошая добыча. По слухам, онверных своих бережет, не бросает пленных, норовит сменять. Мало ли на когоэтого Аристова обменять при случае можно!

Князь многозначительно повел глазами, и Маша поняла: дедимеет в виду пропавшего князя Рязанова, мужа Лисоньки. Но у Елизаветы вдругзадрожали губы, она прижала их ладонью, отошла, вся поникнув, – думала о своеммуже, Алексее Измайлове, который, спасая семью, ринулся безоглядно в сечу – инет о нем ни слуху ни духу, а посланный князем к месту стычки отряд тоже еще неворотился…

Князь поглядел на нее печально, покачал головою. Потоммолвил:

– Уходя, одно скажу: будьте усердны к богу, верныгосударыне, будьте честными людьми, ни на что не напрашивайтесь и ни от чего неотказывайтесь! А теперь – храни вас бог. Пошли, Никитич.

И пока он шел по гостиной, гоня в тычки Гриньку – мальчишкепредстояло сидеть запертым в чулане, покуда князь не воротится с победой, чтобне разболтал о его намерении, – Маша успела увидеть умоляющие глаза матушки,обращенные к Татьяне.

Чего ждала она от старой цыганки? На что надеялась? Что хотьТатьяна – словом ли, ворожбою – отвратит князя от опасного предприятия?Опасность и беда так и реяли в воздухе, их нельзя было не чуять, тем болеевещей цыганке… Но Татьяна, которая и в самых малых мелочах была осторожна иосмотрительна (ежели увидит, например, на полу нитку, всегда ее обойдет, потомучто неведомо, кем положена эта нить, не со злым ли умыслом!), сейчас сиделамолча, безучастно, словно не видела и не слышала ничего.

И князь ушел.