И показал на ржавую цистерну емкостью тонн в двадцать,громоздившуюся неподалеку. Ухмыльнулся. Она поняла, ее прямо-таки передернуло.

– Сообразила? – спросил Мазур. – Мучить тебя небудем – скинем в бак и укатим навсегда. Тебя тут в жизни искать не догадаются.Если не закроем люк, протянешь недельки две – при полнейшем отсутствии шансовна спасение, оттуда ж не вылезешь, а стука ни одна собака не услышит, кто в этиместа заходит? Ну, а если крышку закроем, проживешь ровно столько, пока веськислород не употребишь. Цистерна, конечно, ржавая, но не настолько, чтобы ты ееголовой пробила… Да, а руки, само собой, я тебе развязывать не буду – ну зачемтебе там развязанные руки, какая разница? Вон лесенка, взобраться можно…

Распахнул дверцу, ухватил белокурую за ворот и головойвперед выдернул из машины, как редиску с грядки. Подхватил на лету и поволок кцистерне. С каждым шагом цистерна нависала над ними, повеяло удушливым запахомсолярки.

– Тебе везет, – сказал Мазур. – На дне, похоже,жижа осталась, так что задохнешься и вовсе быстро…

Она отчаянно барахталась. Мазур усмирил ее одним легкимтычком в нужное место, с помощью подоспевшего Михася поволок, обмякшую, наверхпо узенькой железной лестнице. Лестничка скрипела, слегка шаталась, но необрушилась. Они взобрались на крохотную железную площадку. Мазур с натугойотвалил крышку и побыстрее отпрянул – изнутри шибануло такой угарной волной,что желудок чуть не выскочил через горло. На дне и в самом деле должнаоставаться солярка.

Пленницу повалили животом на горловину люка, так, чтобы головасвесилась внутрь. Она моментально пришла в себя, изо всех сил задергалась –впустую, конечно, потом ее шумно стошнило вниз и она захлебнулась воющимкриком. С ухмылочкой Мазур определил, что кончились и игра, и упорство – все,хрустнула девочка, как сухое печенье…

Поднял ее, повалил на площадку, присел над ней на корточки:

– Ну, сука! Некогда тебя обхаживать по всем правилам! Гдеони? Или скину к херам!

Всмотрелся, рывком поднял на колени, а сам торопливоотодвинулся – ее снова стало тошнить. Процесс пошел. Дождавшись его конца, недавая опомниться, Мазур налег вновь:

– Ну, где они, блядь такая?

– Сво…

Мазур залепил ей пощечину:

– Сама ты сволочь! Ну?

– Да нет… – прошептала она, делая отчаянные гримасы. –Это про улицу… Свободная, сорок пять, квартира четырнадцать…

– Еще одна ваша хаза?

– А-га…

– Сколько там ваших козлов?

– Т-три… или четыре…

– Все, – Мазур рывком вздернул ее на ноги. – Валивниз. Сейчас быстренько поедем в гости, и смотри у меня, начнешь дергаться –словишь первую пулю, это я тебе гарантирую…

…Перед тем, как покинуть развалины завода, пленницу немногопривели в порядок – пожертвовав собственные носовые платки и тряпку избагажника, кое-как обтерли физиономию и одежду от блевотины и ржавчины. Но всеравно вид у нее был несколько предосудительный – разгульная особа, пару сутокбезвылазно пробухавшая в каком-нибудь сарае, где извозилась до полной потеритоварного вида. Ручаться можно, именно так и подумали две бабки, торчавшие налавочке у подъезда, когда Мазур, двигаясь вдоль стеночки, вел свою пленницу кдвери. Он якобы нежно и заботливо обхватил ее левой рукой, прижимая к себе,чтобы не выкинула какой-нибудь номер, а накинутая ей на плечи ее же собственнаякуртка никак не давала увидеть, что руки схвачены ремнем за спиной. Если особенноне приглядываться, ничего и не заметишь – не брезгливый мужик подцепил где-тоболее-менее приглядную бичиху и волокет домой для немедленного употребления.Чтобы закрепить эту версию, Мазур громко сказал, работая на бабулек:

– Ниче, Маня, щас опохмелишься, жизнь вернется…

И побыстрее затолкнул ее в подъезд. Следом скользнул Михась.Удалось еще услышать, как осуждающе заохала одна из бабуль:

– От они, от они, нынешние! Девка-то как с помойки…

Дальше он не слышал – на цыпочках взбежал на второй этаж,постоял, навострив уши, возле двери четырнадцатой квартиры. Дверь быласолидная, обитая коричневым дерматином, под которым угадывалась прокладкатолщиной с хороший матрац, а может, она и вообще была железная, хорошозамаскированная, со внутренними петлями. Что-то фактура косяка скорее смахиваетна металл…

Тишина, ни звука изнутри не доносится. А вот глазка нет, чтотолько на руку… Насчет количества комнат – две – и планировки Мазур успелрасспросить пленницу на обратном пути. Если только она не врала…

– Давай, – кивнул он, уперев дуло пистолета в ту самуюямку пониже макушки. – И смотри у меня…

Она, покорившись с ненавистью, подняла руку, нажала кнопкузвонка – дзинь-дзинь, дзинь, дззззз… Михась мгновенно, едва отняла палец, завелей руки за спину и вновь затянул ремень.

– Кто? – послышалось изнутри.

– Я, Ксана, – громко ответила она.

Томительно долго тянулось мгновение. Решающее. Наконец замокнегромко щелкнул, дверь стала распахиваться – самым нормальным образом, безлишней спешки и без медлительности. Мгновенно отметив, что все вроде бы впорядке, Мазур оттолкнулся от стены и бросился в ширившийся проем. Попотчевалрукояткой пистолета чью-то рожу, так и не успевшую стать ни испуганной, ниудивленной, добавил коленом, ребром ладони свободной руки – уже на ходу, отработаннымброском врываясь в комнату. Заорал:

– Руки! Всем стоять!

В прихожей стукнула захлопнувшаяся дверь – Михась ворвалсяследом, ушел вправо по стеночке, держа пистолет обеими руками, встал так, чтобыдержать в поле зрения и дверь в кухню, и дверь в другую комнату.

Сцена, словно позаимствованная из боевика, но тем не менеевполне жизненная, в последние годы мало кого уже удивляющая на съежившихсяпросторах Отечества: Ирина свет Викентьевна, теща ненаглядная, сидит на стуле,руки связаны, белая блузка распахнута, так что обнаженная грудь («надо сказать,все еще великолепная» – отметил где-то на периферии мозга Мазура недремлющиймужской инстинкт) открыта нескромным взорам – вот только эротической подоплекинет ни на капельку, поскольку один из двух стоящих за стулом верзилдемонстративно держит зажигалку у самого ее соска, сделав соответствующую мордулица. А третий, нависая над съежившимся в кресле тестем (и у того руки,конечно, связаны, а интеллигентная физиономия, сведенная испугом, украшенасвежим синяком), подсунул ему диктофончик под самый нос. Словом, классическийдопрос с угрозами, судя по всему, очень быстро увенчавшийся успехом – сейчас-товсе, понятное дело, замолкли, ошеломленные вторжением, но еще пару секунд назадтесть, никаких сомнений, заливался соловьем…

Ни разу еще Мазур не видел у своей тещи столь радостнойфизиономии. Рот у нее, правда, был залеплен широкой белой полосойполупрозрачного скотча – но глаза прямо-таки полыхнули радостью. Нет, все жеочаровательная женщина, даже в этаком виде, – а может, именно этакому видуи благодаря…