— С тобой я еще больше боюсь. Без двух минут десять вдверь постучали. Я кинулась открывать. На пороге стоял Владимир Петрович.Подозрительно помолодевший. В преддверии дневной жары вместо серого костюма оноблачился в джинсы и футболку, мало того, он подстригся. Азартный блеск вглазах я отнесла на счет выходного и хорошего настроения. В целом он выгляделочень неплохо, я бы даже сказала, “интересно”.

— Где генерал? — спросил он. Мы отправились кСерафиме. Та при виде давнего друга свистнула и сказала:

— Ты часом не влюбился?

— У меня выходной — это раз, я пришел в гости к двумкрасивым женщинам — это два, сегодня мой день рождения — это три.

— О Господи, — простонала Серафима. — Я жзабыла совсем, прости непутевую, это все неприятности. Лика, собирай на стол, ая пойду чего-нибудь пошарю.

Пока я собирала на стол, тетка вернулась, держа в рукахкрасиво оформленную коробку с набором для бритья. Из чего я сделала вывод, чтоподарок для дорогого друга был припасен заранее. Пока они поздравлялись иобнимались, я вспомнила про кружку, что привезла в виде презента своейнеразумной тетушке, да так и не вручила из-за свалившихся на нашу головунеприятностей. В общем, я не ударила в грязь лицом и тоже поздравила ВладимираПетровича. Как тот не прослезился, ума не приложу. Но остался очень доволен. Мысели за стол, выпили, как полагается, за его здоровье и целых полчаса говорилитолько об имениннике. Через тридцать минут тетка Серафима, решив, что этикетсоблюден, вернула нас к мрачной действительности.

— Что ж, пора поговорить о деле.

— О деле так о деле, — хмыкнул Володя. —Итак, Правдин Сергей Константинович, по кличке Циркач, двадцать шесть лет, несудим, женат, дочь пяти лет, жена домохозяйка.

— И что? — нахмурилась Серафима.

— А чего ты хотела? Слушай дальше. Отец и матьалкоголики, парня воспитывала парализованная бабушка. Объяснять, что этозначит? Хорошо учился. От соседей и учителей отзывы только положительные. Внастоящее время ни с родителями, ни с запойной сестрой отношений неподдерживает. Женился очень рано, супруга старше его на пять лет. Знают другдруга с детства, в одном дворе росли.

— Уже кое-что, — вздохнула Серафима.

— Имеет репутацию серьезного, умного, сдержанного ивесьма опасного человека.

— Это в двадцать-то шесть лет? — удивилась тетка.

— Я тебя сейчас еще не так обрадую. Циркач в своем родебандит редкий. Отличный семьянин. К женщинам равнодушен, любовницы не имеет,шлюх терпеть не может, надо полагать, сказывается суровое детство. В бане и тобез баб парится.

— Это уж вовсе никуда не годится, — закручиниласьСерафима.

— Чем богаты…

— А почему у него кличка такая странная? —спросила я. — Он что, в цирке работает?

— Циркачом его прозвали после того, как прошелся покарнизу девятого этажа.

— По нужде или так, для удовольствия? — спросилатетушка.

— От милиции уходил. А мог бы не суетиться,переночевать у нас, а с утра домой. Гонор, одним словом. В общем, ушел иполучил кличку Циркач. Еще вопросы есть? Вопросов нет. Извините, девочки, личноя за вами хоть на край света, но на чем вы Серегу Правдина поймаете, ума неприложу.

— Какая у него, однако, фамилия для бандита, —покачала головой Серафима.

— Ага, как на заказ, — согласился ВладимирПетрович.

Я хранила молчание. Задача была явно невыполнимой, и явтайне радовалась. А зря.

— Что ж, — сказала тетушка, — негусто, но ине пусто. Значит, семьянин. Хорошо.

— Чего ж хорошего? — удивился ВладимирПетрович. — Я тебя сразу предупреждаю, он не клюнет. А если вы в кабаке кнему приставать начнете, он скорее всего нацелит вас шагать довольно далеко,причем в грубой форме.

— Вот-вот, — подала я голос, — к тому же ясовершенно не способна приставать к мужчинам в этих… в кабаках. Говорю сразу, уменя не получится.

— За что тебе деньги в твоем театре платят? Не можетона… А тебе, друг мой Вовка, я со всей ответственностью заявляю; нет такогомужика, которого нельзя взять за яйца.

Я собралась покраснеть от такой грубости, но передумала итолько рукой махнула, а Серафима, глядя в потолок, продолжила:

— Кабак не годится. Дыша духами и туманами… конечно,здорово, но вдруг он это стихотворение в детстве не читал?

— Серафима, — решила вмешаться я, — нашазадумка никуда не годится. Ясно он любит жену. И человек приличный, я, конечно,имею в виду не его бандитство, а то, что парень хотел подняться из грязи, вкоторой оказался в момент рождения. Наверное, он не пьет? — Вопросадресовался эксперту по Циркачу.

— Очень мало, очень редко, — ответил Володя.

— Видишь, — обрадовалась я. — Мы имеем дело синдивидуумом, желающим покончить со своей средой. А такого человека должныволновать деньги, успех.

— И женщины, — хмыкнула Серафима, — которые,выражаясь языком начала века, принадлежат к другому сословию.

— Он любит жену, — нахмурилась я.

— Еще бы, она ему вместо мамки. Помогала иподдерживала. И сейчас наверняка советы дает. Конечно, он испытывает чувствоблагодарности, и вполне возможно, что в ней нуждается. Только мальчик вырос.Двадцать шесть лет — время страстей и большой любви. Я проглочу свой язык, еслион не клюнет.

— Хотелось бы присутствовать, — съязвила я, ноостановить тетушку было уже невозможно.

— Он наверняка подумывает свои чад отправить в Гарвард.Отголоски несчастного детства: моя дочь ни в чем нуждаться не будет…

— Нам-то что с этого? — разозлилась я.

— А то… Обращаю ваше внимание на тот факт, что хорошозакончивший школу мальчик не пошел в институт, а стал бандитом. Наверняка имелна судьбу обиду. Воображает себя кем-то вроде Робина Гуда. Улавливаете? Парень— романтик. Вот мы ему и отвалим романтики по самые уши.

— Конечно, в психологии я не силен, — мудрозаметил Владимир Петрович. — Только кажется мне, что чепуха все это.

— Так давайте проверим, — миролюбиво кивнулатетка. — Вернемся к главной проблеме: где нам его зацепить? Кабак, поздравым размышлениям, действительно не годится. Где он еще бывает? Я имею ввиду общественные места. Театр, концертный зал?