— “Ромео, как мне жаль, что ты Ромео…” — дурацкимголосом начала тетушка.

— Нет, уж скорее леди Макбет…

— Правильно, — с готовностью согласиласьСерафима. — Некоторая стервозность никогда не помешает.

По дороге Саше были даны необходимые инструкции с учетомнашего сценария, он выслушал их очень внимательно и кивнул. Стало ясно, что онпроникся и сделает все возможное. А я начала нервничать, как перед выходом насцену. Свернули к церкви.

— Он здесь, — неожиданно серьезно сказал ВладимирПетрович, как видно, и его зацепило.

Я увидела вишневую “восьмерку” возле ограды и силуэт мужчинына переднем сиденье.

— Надеюсь, он не спит, — сказала я сердито иторопливо перекрестилась.

Дальше было вот что: “мечта бандита”, громко заскрипевтормозами, встала метрах в десяти от “восьмерки”, Саша выскочил из машины ираспахнул мою дверь, при этом поклонился и вроде бы даже каблуками щелкнул. Я,как было задумано, возникла и направилась к церкви, не обращая внимания наостальных. Остальные, то есть тетка Серафима и Владимир Петрович, малостьзамешкались, потому что перед ними дверь никто не распахивал и каблуками нещелкал, и теперь меня догоняли. Несколько суетливо. Я сосредоточилась на лестнице:подъем должен выглядеть величественно, второго дубля не будет. Тут я вспомнилапарня в приемной Ильи Сергеевича и поправила шарф. Носовой платок, зажатый вруке, упал на ступеньки. Остановиться — значит сбиться с ритма, я пошла дальше,боковым зрением усмотрев, как Владимир Петрович торопливо нагнулся. Обогнавменя на последней ступени, он распахнул дверь, и мы вошли в церковь. Народу длявоскресной службы было немного. Мы встали в сторонке и замерли.

— Он видел, — зашипела Серафима с избытком энтузиазма. —Глаза чуть не выскочили…

— Его доконала “мечта бандита”, — съязвила я.

— А вот и нет.

— Жена Циркача, — шепнул Владимир Петрович. —Вон там, слева, ставит свечи.

Я с любопытством посмотрела на женщину, стоящую перед иконойБогородицы. Высокая брюнетка с приятным, но строгим лицом. Одета просто. Еслибы не Владимир Петрович, я вряд ли обратила бы на нее внимание. Неожиданноженщина повернулась еще раз, увидела меня и стала разглядывать. Не могупохвастать, что к этому можно привыкнуть. Какое-то время мы смотрели друг надруга, потом она отвернулась.

— Каким взглядом одарила, — зашипелатетушка. — Правду говорят: сердце-вещун.

— Тетка, не могла б ты помолчать? В церквиразговаривать неприлично.

Серафима вроде бы обиделась, но замолчала. Владимир Петровичтомился бессловесно. Где-то через полчаса жена Циркача направилась к выходу,верный друг слабо дернулся.

— Стоп, — сказала я. — Не сразу. Выждав минутдесять, мы покинули церковь. Циркач стоял возле открытого капота своей“восьмерки” и рылся в ее недрах. Мы прошли совсем рядом, он чуть приподнялголову и проводил нас взглядом, понаблюдал, как мы покидаем стоянку, после чеговытер руки и закрыл капот. Надо полагать, машину он уже починил. Мы свернули заугол и дружно закричали и захлопали в ладоши, причем Владимир Петрович громчевсех. Чему и радовался негр Саша, вообще понять не — возможно.

Тетка Серафима два квартала заходилась в радостном визге:

— Слопал наживочку, что б мне про — и пасть.

— Это было классно, — влез Владимир Петрович ипожал мне руку. — Мои поздравления.

— Точно. Китайская стена рухнет, а тут мужик… Я уж исама малость потерялась, а когда ты по ступенькам пошла, и вовсе очумела. Едване брякнула: ваше высочество, платочек изволили уронить… Он нарочно тебяждал, — усмехнулась Серафима, — хотел еще раз увидеть.

— А вы правда актриса? — спросил Саша.

— Правда. Только в кино не снимаюсь. Я в театре играю.

— А Циркач про вас спрашивал.

— Что? — в три голоса спросили мы.

— Спросил, кто такая.

— Вот так подошел и спросил? — нахмуриласьСерафима.

— Конечно. Я ж его давно знаю, в “качалку” вместеходили. Подошел и говорит: привет, Саня. Хозяина сменил? А я ему: нет. Ильяперед знакомой выслуживается, виды имеет, а к ней племянница приехала, актриса.Вот он меня к ним и определил… Все, как вы велели.

— Молодец, — похвалила тетушка. — Ещечто-нибудь говорил?

— Конечно, мы ж минут двадцать стояли. Он спросил: амент чего с ними? Я говорю: не знаю, по разговорам, так они вроде давнознакомы. А Циркач спросил, как вас зовут. Я говорю: Лика — и добавил: правда,красавица? А он: да уж, ничего не скажешь…

Я слушала Сашу и хмурилась, Серафима буйно радовалась, аменя терзали смутные сомнения.

Около двенадцати мы расстались, но не с моими сомнениями, ас мужской половиной команды — Я продолжала терзаться. После обеда меня потянулов Италию.

— Тетка Серафима, — сказала с легкойтоской. — А что с нашим отпуском?

— А чего с ним такого особенного? Отдыхаем.

— А как же Италия?

— Временно накрылась. Но, если мы здесь быстренькоразберемся, имеем шанс передохнуть в Венеции.

Такая наглость меня разозлила.

— Не представляю, как мы можем разобраться“быстренько”. Пока мы ни на шаг не продвинулись.

— Как это? — возмутилась тетушка. — Да у негоглаза на лоб вылезли.

— Подумаешь, глаза… И вообще, по-моему, мы переборщили.Он простой парень, а мы со своим реквизитом его скорее всего напугали. Он непойдет на контакт.

— Ты эту публику не знаешь, — усмехнуласьСерафима. — Для них самое лучшее не достаточно хорошо, можешь мнеповерить.

— Нет, — покачала я головой. — И потом, эта женщина…— Что за женщина? — насторожилась Серафима. — Его жена…

— Вот только этого не надо, — начала свирепетьтетушка. — Давай мыслить шире. Всю эту кашу заварили они, а не я.

— Не усматриваю логики. Циркач кашу не заваривал, а егожена тем более.

Бандит он или нет, а лезть в его жизнь порядочное свинство.

— Знаешь, что настоящее свинство? Волновать своюизмученную тетку. Хочешь, чтобы я на старости лет без копейки осталась, повокзалам мыкалась?! — Она вроде бы собралась реветь, я испугалась и сталамыслить шире.