Последняя фраза прозвучала двусмысленно. Нет уж, подумалаОльга, избави бог от такой чести и такого наставника…

– Могу вам гарантировать, – продолжал Нащокин,скользя взглядом по ее затянутым в облегающие гусарские чикчиры ногам, –что вы займете в обществе не последнее место: существует, знаете ли, и у наснечто похожее на строгую табель титулов и рангов, мы ведь, повторяю, во многомслепок с большого мира. Можете подняться до нешуточных высот, особенно еслибудете грамотно выстраивать отношения с облеченными властью…

– Уж не придется ли мне на пути к этим вашим высотамнаучиться человеческую кровушку пить?

– Далась вам эта кровушка! – досадливо пожалплечами Нащокин. – Это – частность, и не более того, есть среди иных итакие, ну и что? Они своим существованием не должны вас отвращать от вашегожизненного предназначения.

– Честно говоря, я не уверена, что быть с вами – моежизненное предназначение, – сказала Ольга твердо.

– Ах, Ольга Ивановна, наш разговор все более напоминаетпресловутое переливание из пустого в порожнее… Давайте пока что завершим нашуприятную и познавательную беседу. Лучше вам спокойно все обдумать и взвесить.Меня ждут дела, да и вы, как я понимаю, изрядно поглощены разными приятнымизаботами, ради которых, как мне доподлинно известно, сняли уединенный домик наВасильевском…

– Ага! – воскликнула Ольга. – Еще и это… Ужне ваш ли соглядатай – та тварюшка, что намедни мне в окно таращилась?

– Безобиднейшее создание, посланное навести кое-какиесправки. Не принимайте это близко к сердцу. Должен же я был собрать о вассведения… Обдумайте на досуге все сказанное мною, а потом мы с вами увидимся ипоговорим уже более обстоятельно… Да, и вот что еще, – неожиданно строгосказал он. – Позвольте ради вашего же блага сделать предупреждение… Я бывам категорически отсоветовал крутиться возле персон вроде камергера Вязинскогоили графа Биллевича, а уж тем более мешаться в их дела. Крайне опасно дляскромных существ вроде нас с вами лезть в дела таких персон, весьма, знаете ли,чревато… – он вежливо приподнял безукоризненный цилиндр. – Засимпозвольте откланяться. Как только сделаете для себя надлежащие выводы, извольтебез церемоний пожаловать в гости, – он подмигнул. – Любым способом,днем либо ночью. Уж я-то, как вы понимаете, ничуть не удивлюсь и не испугаюсь,увидев вас темной ночью у окна верхнего этажа… Всего наилучшего!

Он повернулся и зашагал прочь энергичной молодой походкой,поигрывая тростью с модным серебряным набалдашником в виде крючка. Провожая еговзглядом, Ольга попыталась послать вслед нечто вроде вопроса, позволившего быей получше понять, что собою представляет сей субъект, каковы его силы ивозможности.

Как будто стрела отскочила от прочной кольчуги, дажепоказалось, что послышался тонкий звон металла о металл, и воздух дрогнул,исказив на миг очертания улицы. Приостановившись, Нащокин обернулся, с ласковойукоризной погрозил Ольге пальцем и вновь направился своей дорогой, безмятежный,уверенный в себе. Многие из прохожих с ним раскланивались.

Ольга еще долго смотрела ему вслед, хмурясь и по дурнойпривычке прикусив нижнюю губу, как будто это способствовало остроте мышления.Подобные сюрпризы, подумала она, совершенно некстати, поскольку грозятосложнить жизнь…

А впрочем, следует пока что пренебречь этим субъектом и егоугрозами. Вряд ли он станет требовать немедленного ответа, как говорится, сножом у горла. Несколько дней в запасе имеются. А самое главное теперь –дождаться послезавтрашнего дня, когда начнутся большие маневры, и попытатьсяпредпринять что-то в одиночку, коли уж не на кого положиться.

Лень было припоминать подходящую к случаю очереднуюфранцузскую поговорку Бригадирши, благо и русских предостаточно. Утро вечерамудренее. Перемелется – мука будет.

Конечно, мсье Нащокин без труда отразил ее стрелу – нопущена-то стрела была так, проверки ради. И неизвестно еще, как обернутся дела,если выложиться в полную силу…

Все произошло как нельзя более буднично: седой лакей (не изВязинок привезенный, здешний) возник перед ней совершенно бесшумно, словнонеприкаянный дух (искусство, как раз и свойственное вышколенным пожилымлакеям), и с подобающим почтением сообщил, что его сиятельство изволят проситьбарышню к себе, и, если у нее нет неотложных дел, генерал хотел бы видеть еенемедленно.

Никаких неотложных дел, которыми можно было бы отговориться,не имелось, и Ольга направилась в генеральский кабинет обуреваемая тревожнымимыслями. Как всякий человек, которому найдется что скрывать, особенно когдаречь идет о серьезных грешках, она лихорадочно рассуждала: не таит линеожиданное приглашение чего-то скверного? Начать следовало с того, что самопребывание генерала в доме в такой час было фактом необычным. Чуть ли не ссамого приезда в Петербург он дни напролет пропадал по своим военным делам,домой возвращался иногда даже после ужина, а в светских увеселениях участвовалраза два, не более…

О главном он, разумеется, знать не мог, хоть в этом-то Ольгамогла быть уверена: понадобилась бы череда совершенно невероятных, невозможныхсобытий, чтобы он проник в тайну. Глупо ведь думать, что нетерпеливый Нащокин,решив не церемониться со строптивой девчонкой, явился к Вязинскому инепринужденно заявил что-нибудь вроде: «Известно ли вашему сиятельству, чтоваша воспитанница – самая натуральная колдунья?»

Даже если бы невозможное произошло, кавалер Анны на шее,несомненно, был бы принят за скорбного умом – взгляды генерала на сей предметдосконально известны, он, как человек прогрессивный, передовой и чурающийсявсякой «мистики», в колдовство и тому подобные вещи не верит…

Зато он вполне мог дознаться о ее двойной жизни, о том, чтоона обитает в Петербурге в виде не только барышни из хорошего дома, но иармейского гусара провинциального полка. Как-никак это продолжалось уже болеедвух недель, в качестве корнета она появлялась на публике столь же часто, как ив своем исконном образе, кто-то мог присмотреться, задуматься, вызнать что-то,сопоставить разрозненные факты и сделать выводы, а потом поделиться с Вязинскимсногсшибательной новостью. В конце концов, такое можно допустить. И уж тогдажди грозы: генерал, при всем его либерализме и доброте душевной, воспринял быэтакие сюрпризы крайне отрицательно, и именно потому, что относился к ней, какк родной дочери. Беспристрастно рассуждая, сама она на месте Вязинского наподобные известия о похождениях воспитанницы отреагировала бы со всем гневом.

Если и в самом деле она угадала, следует срочно придуматьнекие оправдания, вот только какие? Клевета? Ложь? Ошибка, порожденнаясходством? Поди сообрази на ходу, как лучше выкрутиться… Или, не мудрствуя,испробовать на нем кое-какие свои умения, чтобы забыл все и никогда более кэтой теме не возвращался?

Но это ей представлялось чем-то чертовски непорядочным: впервую очередь оттого, что Ольга относилась к Вязинскому, как к отцу, никогдане забывала, сколько он для нее сделал… Положение – хоть волком вой…