– Неужели ты рассчитывал, что она всю жизнь будет тебяждать?

– Как бы там ни было, а он сукин сын.

– Так всегда бывает. Но подожди, ты еще обнаружишь внем привлекательные черты.

– Он богатый.

– Вот это, наверно, и есть его привлекательнаячерта, – сказал Томас Хадсон. – Такие девушки всегда выходят замуж засукиных сынов, а у них всегда оказывается какая-нибудь привлекательная черта.

– Ладно, – сказал Роджер. – Хватит об этом.

– Книгу писать ты будешь?

– Обязательно. Этого она от меня и ждет.

– Вот почему ты решил взяться за дело.

– Отвяжись, Том, – сказал ему Роджер.

– Хочешь пожить на Кубе? Там у меня всего лишь хибарка,но мешать тебе никто не будет.

– Нет. Я думаю поехать на Запад.

– В Калифорнию?

– Нет. Не в Калифорнию. А что, если я поживу у тебя наранчо?

– На ранчо у меня осталась только хижина на дальнемберегу реки.

– Вот и прекрасно.

Девушка и Роджер совершали длинные прогулки по берегу,купались вдвоем и с мальчиками. Мальчики выходили на рыбную ловлю, брали ссобой Одри порыбачить и поплавать в масках около рифа. Томас Хадсон многоработал, и, пока он сидел за мольбертом, а мальчики проводили время на море,ему было приятно думать, что скоро они вернутся домой и будут обедать илиужинать вместе с ним. Он беспокоился, когда они плавали в масках, но знал, чтоРоджер и Эдди не позволят им заплывать далеко. Как-то раз все они отправились сутра удить на блесну, добрались до самого дальнего маяка на краю отмели,чудесно провели день и выловили несколько макрелей, белобочек и трех крупныхскумбрий. Он написал скумбрию со странной сплющенной головой, с полосками,опоясывающими ее длинное обтекаемое тело, и подарил картину Энди, которыйпоймал из трех самую крупную. На заднем плане картины были летние облака внебе, высокий маяк с паучьими лапами и зеленые берега.

Потом наступил день, когда старенький гидроплан Сикорскогоописал круг над домом и сел в заливе, и они подвезли к нему на шлюпке своихмальчиков. На другой Джозеф вез их чемоданы. Том-младший сказал:

– До свидания, папа. Лето мы провели у тебязамечательно.

Дэвид сказал:

– До свидания, папа. Нам было очень хорошо. Ты небеспокойся о нас. Ничего с нами не случится.

Эндрю сказал:

– До свидания, папа. Спасибо тебе за чудесное, чудесноелето и за то, что мы едем в Париж.

Они взобрались по трапу на гидроплан и помахали Одри,которая стояла на причале, и крикнули ей:

– До свидания! До свидания, Одри!

Роджер помог им взобраться, и они сказали:

– До свидания, мистер Дэвис! До свидания, папа! –И еще раз, очень громко, так, чтобы слышно было на причале: – До свидания,Одри!

Потом дверь закрыли, задраили, и остались только лица застеклами небольших окошек, а потом лица, залитые водой, плеснувшей в стекла,когда гидроплан заработал своими старыми кофейными мельницами. Томас Хадсонподался назад от вихря брызг, и допотопный, уродливый гидроплан вырулил настарт и поднялся на легком ветру, а потом сделал круг в воздухе и, уродливый,медлительный, ровно пошел своим курсом через залив.

Томас Хадсон знал, что Роджер и Одри тоже собираются вдорогу, и, так как рейсовое судно ожидалось на следующий день, он спросилРоджера, когда они решили уезжать.

– Завтра, старик, – сказал Роджер.

– С Уилсоном?

– Да, я просил его вернуться за нами.

– Я только хотел знать, сколько мне всего заказывать.

И на следующий день они тоже улетели. На прощание ТомасХадсон поцеловал девушку, а она поцеловала его. Накануне, прощаясь смальчиками, Одри плакала и, прощаясь с ним, тоже заплакала, и обняла его, иприжалась к нему.

– Берегите его и себя тоже берегите.

– Постараюсь, Том. Вы были так добры к нам.

– Глупости!

– Я буду писать тебе, – сказал Роджер. – Поручениякакие-нибудь есть? Что я там должен делать?

– Живи, радуйся. И напиши, как там у вас все сложится.

– Обязательно. Эта тоже тебе напишет.

И вот они уехали, и по дороге домой Томас Хадсон зашел кБобби.

– Здорово одиноко вам будет, – сказал Бобби.

– Да, – сказал Томас Хадсон. – Мне будетздорово одиноко.

Как только мальчики уехали, Томас Хадсон затосковал. Но емуказалось, что это естественная тоска по сыновьям, и он продолжал работать.Конец твоего мира приходит не так, как на великом произведении искусства,описанном мистером Бобби. Его приносит с собой местный паренек – рассыльный изпочтового отделения, который вручает тебе радиограмму и говорит:

– Распишитесь, пожалуйста, вот здесь, на отрывномкорешке. Мы очень сожалеем, мистер Том.

Он дал рассыльному шиллинг. Но рассыльный посмотрел намонету и положил ее на стол.

– Мне чаевых не надо, мистер Том, – сказал он иушел.

Он прочитал телеграмму. Потом положил ее в карман, вышел наверанду и сел в кресло. Он вынул телеграмму и прочитал ее еще раз.

ВАШИ СЫНОВЬЯ ДЭВИД И ЭНДРЮ ПОГИБЛИ ВМЕСТЕ С МАТЕРЬЮ ВАВТОМОБИЛЬНОЙ КАТАСТРОФЕ ПОД БИАРРИЦЕМ. ДО ВАШЕГО ПРИЕЗДА ВСЕ ХЛОПОТЫ БЕРЕМ НАСЕБЯ ПРИМИТЕ НАШЕ ГЛУБОЧАЙШЕЕ СОЧУВСТВИЕ.

Подписано парижским отделением нью-йоркского банка.

Вошел Эдди. Он узнал все от Джозефа, который узнал все отрадиста.

Эдди сел рядом с ним и сказал:

– Мать твою. Как такое могло случиться, Том?

– Не знаю, – сказал Томас Хадсон. – Наверно,они на что-нибудь налетели или их кто-нибудь ударил.

– Уж наверно, не Дэви вел машину.

– Наверно, не Дэви. Но теперь это уже не имеетзначения.

Томас Хадсон смотрел на плоскую синеву моря и на густосинеющий Гольфстрим. Солнце стояло низко и скоро должно было зайти за облака.

– Думаете, она правила?

– Вероятно. А может, у них был шофер. Какая разница?

– Думаете, Энди?

– Может быть. Она могла ему позволить.