Он лежал и старался заснуть, но не мог. Глаза у него оченьустали, и он не хотел ни зажигать свет, ни читать, просто лежал и дожидалсяутра. Сквозь одеяла он чувствовал циновку, сплетенную по размеру большойкомнаты и привезенную с Самоа на крейсере за полгода до Пирл-Харбора. Онапокрывала весь плиточный пол комнаты, но там, где стеклянная дверь вела впатио, циновка загнулась и встопорщилась от движений двери, и Томас Хадсончувствовал, как ветер забирается под нее и ее треплет, когда проникает впросвет под дверной рамой. Он думал о том, что ветер по крайней мере еще одиндень будет дуть с северо-запада, потом перейдет на север и наконец иссякнет насеверо-востоке. Так он всегда передвигался зимой, но может случиться, что он нанесколько дней застрянет на северо-востоке и будет еще очень сильно дуть передтем, как превратиться в brisa, что было местным названием северо-восточногопассата. И пока он будет с почти ураганной силой дуть с северо-востока, навстречуГольфстриму, он разведет очень сильное волнение, и уж в это-то время, конечно,ни одна немецкая подлодка не сможет всплыть. Так что, думал он, мы просидим наберегу не меньше четырех суток. А уж потом они наверняка всплывут.

Он думал и о своем последнем выходе, о том, как шторм настигих в шестидесяти милях дальше по береговой линии и в тридцати от берега, и ожутком обратном рейсе, когда он решил лучше идти в Гавану, а не в Байя-Онду.Да, он-таки заставил свое суденышко поработать. Заставил-таки. И было ещемногое, что надо будет проверить. Пожалуй, было бы лучше пристать в Байя-Онде.Но последнее время они слишком часто там бывали. Да еще он уезжал на целыхдвенадцать дней, а рассчитывал обойтись десятью. О некоторых вещах он былнедостаточно осведомлен и не знал, сколько может продлиться этот шторм, поэтомурешил вернуться в Гавану и признать свою неудачу. Утром он выкупается,побреется, почистится и пойдет с докладом к морскому атташе. Может быть, онизахотят, чтобы он еще последил за берегом. Но он твердо знал, что в такуюпогоду никакие вражеские лодки не всплывут, это для них совершенно невозможно.Вот это, собственно, и было главное. Если он в этом прав, тогда и остальноебудет в порядке. Хотя и не всегда все бывает так просто. Далеко не всегда.

Твердым полом ему сильно намяло правую ногу, правое бедро иправое плечо, и он теперь лежал на спине, опираясь на мышцы плеч, а колениподтянул кверху под одеялом и толкался в него пятками. Это немного сняло с негоусталость, и он положил левую руку на кота и погладил его.

– Ты чудно умеешь отдыхать, Бой, и ты так сладкоспишь, – сказал он коту. – Значит, тебе не так уж плохо пришлось.

Он подумал, не выпустить ли кого-нибудь из других котов длякомпании и чтоб было с кем поговорить, пока Бойз спит. Но потом решил, что ненадо. Бойз обидится и будет ревновать. Когда они вчера подъехали в большоймашине, Бойз уже околачивался возле дома, поджидая их. Он страшно волновался и,пока они выгружались, все время путался под ногами, с каждым здоровался и товбегал в дом, то выбегал, как только отворяли дверь. Наверно, он каждый вечерждал их здесь с тех самых пор, как они уехали. Когда Томас Хадсон получалприказ об отъезде, кот узнавал об этом с первой минуты. Конечно, о приказе онзнать не мог, зато ему хорошо были известны даже самые первые признаки сборов вдорогу, и, по мере того как подготовка проходила дальнейшие стадии, вплоть дозаключительного беспорядка – ночевки чужих людей в доме (Томас Хадсон всегдатребовал, чтобы в полночь они уже спали, если предстояло выезжать дорассвета), – кот становился все более взвинченным и нервным, а когда ониначинали грузиться в машину, он уже был сам не свой и приходилось его запирать,чтобы он не погнался за ними по подъездной аллее и дальше в деревню и на шоссе.

Как-то раз, проезжая по Центральному шоссе, Томас Хадсонувидел сбитого машиной кота, и этот кот, только что сбитый машиной и ужемертвый, был как две капли воды похож на Боя. Спина у него была черная, агорло, грудь и передние лапы – белые, и на мордочке такая же черная полумаска.Он знал, что это не может быть Бой, потому что все это происходило более чем вшести милях от фермы, и все же у него похолодело внутри, и он остановил машинуи пошел назад, поднял кота и удостоверился, что это не Бой, а потом положил егона обочину дороги, чтобы его уж больше не могли переехать. Кот был ухоженный,гладкий, видно было, что это чей-то кот, и Томас Хадсон оставил его у дороги,чтобы хозяева могли его увидеть и узнать о его судьбе и хоть не мучиться большенеизвестностью. Если бы не это, он взял бы кота в машину и похоронил на ферме.

Когда вечером Томас Хадсон возвращался на ферму, тело котауже не лежало на том месте, где он его оставил, и он решил, что, должно быть,хозяева его нашли. В тот же вечер уже дома, сидя за книгой в большом кресле сБойзом, примостившимся рядом, Томас Хадсон вдруг подумал: что бы он делал, еслибы Бойза так же вот убило? Судя по припадкам отчаяния, находившим иногда наБойза, кот питает к нему подобные же чувства.

Он из-за всего волнуется еще больше, чем я. Зачем это ты,Бой? Если бы ты так не расстраивался, тебе бы лучше жилось. Я же вот стараюсьбыть спокойным, сколько могу, говорил себе Томас Хадсон. Правда, стараюсь. АБой не может.

Когда они уходили в море, Томас Хадсон и там думал о Бойзе,о его странных привычках, о его отчаянной, безнадежной любви. Он вспоминал, какувидел его в первый раз, когда тот был еще котенком и играл со своим отражениемв стеклянной крышке табачного прилавка в баре, что был выстроен в Кохимарепрямо на утесах, высящихся над гаванью. Они как-то раз заглянули в этот барсолнечным рождественским утром. В баре было еще несколько пьяных, осевших тампосле вчерашнего пированья, но восточный ветер, продувавший насквозь и бар иресторан, был так свеж, а солнечный свет так ярок и воздух так чист ипрохладен, что ясно было – это утро не для пьяниц.

– Закрой дверь, а то ветер, – сказал один из ниххозяину.

– Нет, – ответил хозяин. – Мне нравится этответер. А если для вас он слишком свеж, так пойдите поищите себе где-нибудьзатишек.

– Мы платим за то, чтобы нам было удобно, – сказалеще один из этих последышей ночной попойки.

– Нет. Вы платите только за то, что выпили. А дляудобства поищите другое место.

Томас Хадсон смотрел через открытую террасу на море,темно-синее в белых барашках, и на рыбачьи лодки, бороздившие его по всемнаправлениям, волоча наживку для дельфинов. Человек шесть рыбаков сидели в бареда еще сколько-то за двумя столами на террасе. Это были рыбаки, которым вчерасильно повезло с уловом или которые считали, что погода и течение ещеудержатся, и поэтому решили остаться на рождество дома.