на послание американского президента от предыдущего дня, в котором вопрос о советской интервенции в Венгрии рассматривался как исключительно внутреннее дело двух заинтересованных государств. Два дня спустя советский премьер-министр телеграммой поздравил Эйзенхауэра с переизбранием. Это не только было беспрецедентным событием в холодной войне, но и имело дополнительное значение, поскольку во время президентской кампании советская пропаганда "поддерживала" оппонента Эйзенхауэра от демократов, Адлая Стивенсона. Чтобы подчеркнуть свою заинтересованность в продолжении процесса разрядки, советские лидеры 17 ноября направили американскому правительству предложение, в котором предлагалось существенно сократить нынешние и будущие уровни вооружений. По ряду вопросов советская позиция казалась более гибкой, чем когда-либо. Естественно, эти своевременные политические шаги были призваны смягчить международное осуждение советской интервенции в Венгрии, однако было бы ошибкой счесть их простой пропагандой; на самом деле Советский Союз уже готовился к новому типу сотрудничества между сверхдержавами.

Однако условия этого сотрудничества были существенно подорваны дебатами по венгерскому вопросу в Генеральной Ассамблее ООН, где ведущие игроки, прежде всего США, были вынуждены осудить советскую интервенцию в Венгрии. Советские руководители, которых в сталинскую эпоху никогда не волновало международное общественное мнение, теперь находили весьма неудобным, что "миролюбивый Советский Союз" на протяжении месяцев и лет постоянно осуждался в ООН как агрессор. И опять же, это не раздражало Советский Союз с точки зрения его отношений с западным миром; его беспокоило, что сохранение венгерского вопроса в повестке дня неблагоприятно скажется на его до сих пор многообещающих отношениях с развивающимися странами. Однако в борьбе за влияние на третий мир Суэцкий кризис имел гораздо большее значение, чем Венгерская революция. Следовательно, Советы выиграли этот конкурс популярности, по крайней мере, в краткосрочной перспективе. Ожидания Запада, что жестокое подавление революции убедит развивающиеся страны в реальной природе советской власти, не оправдались. Напротив, советское влияние в африканских и азиатских странах достигло своего пика в 1960-е годы.

То, что произошло с Имре Надьем и его сторонниками после 4 ноября 1956 года, несомненно, нанесло ущерб советско-югославским отношениям. Югославское руководство решило сотрудничать с устранением этой группы с венгерской политической арены только для того, чтобы ускорить укрепление коммунистического режима, оказавшегося под угрозой. Тем не менее Тито рассматривал политическое убежище, которое он предоставил Имре Надь и его коллегам в югославском посольстве в Будапеште, как временное решение, чтобы убрать их с дороги. Он надеялся, что, как только порядок будет восстановлен и все вернется на круги своя, их снова примут и позволят участвовать в венгерской политике. Это желание объяснялось тем, что если Имре Надь вернется к руководству, то национал-коммунистическая, дружественная Тито политика, которую Надь проводил до октября 1956 года, будет в какой-то степени интегрирована в новую политическую систему.

Однако компромисс Кадара и Надь, который югославы считали историческим императивом, не мог быть реализован в тех обстоятельствах, а это означало, что предоставление убежища вскоре поставило Белград на политическое минное поле. Совместные махинации венгерского и советского руководства - депортация Надь и его коллег в Румынию сразу после их добровольного выхода из посольства в конце ноября 1956 года, несмотря на письменные гарантии Тито, - создали для Югославии опасную ситуацию в глазах международного общественного мнения. Югославы не могли не отреагировать на похищение Имре Надь и его сторонников. Вскоре между Белградом и Москвой, а также между Белградом и Будапештом последовал шквал дипломатических нот с резкими формулировками. В итоге обе стороны были неизбежно вынуждены встать на путь, который привел ко второму ухудшению советско-югославских отношений. Дело Имре Надь, однако, нельзя назвать более чем катализатором этого процесса, поскольку ухудшение отношений было в первую очередь следствием того, что к началу 1958 года Советы осознали, что Югославия никогда не вернется в советский блок, и, что еще хуже с точки зрения Москвы, того, что Белград начал требовать все более и более активной роли среди неприсоединившихся государств.

В Советском Союзе после Венгерской революции десталинизация на некоторое время приостановилась. Твердолобые в правительстве, ссылаясь на венгерский пример, смогли на время предотвратить дальнейшую либерализацию. Однако после неудачного переворота летом 1957 года Хрущев, укрепившись на своем посту, вновь начал проводить политику, начатую ХХ съездом КПСС. Результаты этой кампании либерализации были многочисленными, и в "строительстве социализма" произошли долговременные изменения, хотя основы сталинской политической и экономической системы оставались более или менее нетронутыми вплоть до падения первого секретаря в 1964 году. Таким образом, провал процесса десталинизации, который обычно ассоциируется с Хрущевым и отставкой этого лидера, не был результатом временной антиреформаторской тенденции после Венгерской революции. Скорее, Хрущев потерпел неудачу из-за своего стиля руководства, то есть из-за его все более капризных и непредсказуемых политических шагов, которые ставили под угрозу внутреннюю и внешнюю стабильность Советского Союза.

Конечно, с моральной точки зрения революция показала, что Советский Союз, который в те годы прилагал немало усилий, чтобы предстать надежным и цивилизованным актором в международной политике, смог восстановить свою власть в Венгрии лишь с холодной силой, напоминающей сталинскую эпоху. Однако, несмотря на эту очевидную черную метку в послужном списке, международная репутация Советов почти не пострадала. На самом деле престиж Советского Союза в гораздо большей степени определялся процессом, начавшимся в 1955-56 годах и достигшим своего пика в 1960-х, в ходе которого он превратился в надежного сверхдержавного соперника/партнера Соединенных Штатов. Открытое признание американцами европейского статус-кво в 1956 году способствовало возникновению новых отношений между сверхдержавами. Как следствие этой тенденции, намерения двух сверхдержав и состояние их отношений все больше определяли развитие международной политики.

Последствия в советском блоке

Анализируя международные последствия Венгерской революции, крайне сложно определить, как и в какой степени подавление восстания повлияло на отношения между Советским Союзом и другими восточно-центральноевропейскими коммунистическими государствами. Несомненно, после 1956 года между Советским Союзом и его союзниками возникли отношения нового типа, но это нельзя приписать венгерской революции. Практика новой конфедеративной политики, соответствующей постсталинской модели, складывалась с 1953 года, а основные принципы были четко сформулированы в декларации советского правительства от 30 октября 1956 года. Таким образом, декларация - вопреки прежним интерпретациям - не была просто импровизированным жестом, призванным умиротворить кризисы в Польше и Венгрии. Документ, который готовился в течение нескольких месяцев, был призван по-новому определить отношения между союзными государствами и был лишь скорректирован в соответствии с конкретной ситуацией того октября.

На самом деле декларацию 30 октября можно условно считать "конституцией" постсталинской модели альянса. Она дала союзникам Советского Союза по Восточно-Центральной Европе широкое представление об их возможностях и ограничениях и установила новые уравнения для политического контроля и экономического сотрудничества. Руководящие принципы для стран блока, установленные Советским Союзом в октябре 1956 года,