— Ты просто этого не видишь и не понимаешь, Хулиан. Егоотец — бедняга, который задницу-то свою затрудняется отыскать, когда ему надосходить по-большому. А донья Ивонн — настоящая гарпия с мозгом блохи, котораяцелыми днями старается попасться кому-нибудь на глаза в неглиже, убежденная,что она — донья Мария Герреро[70], или еще кто похуже, кого нехочу упоминать. Парень, естественно, ищет замену таким родителям, и тутпоявляешься ты, словно ангел-спаситель, спустившийся с неба, и протягиваешь емуруку помощи. Святой Хулиан, покровитель обездоленных.

— Этот доктор Фрейд совсем запудрил тебе мозги, Микель.Нам всем нужны друзья. Даже такому человеку, как ты.

— У этого мальчика нет и никогда не будет друзей. У негодуша паука, и он себя еще проявит, помяни мое слово. Интересно бы узнать, чтоему снится…

Микепь Молинер даже не подозревал, что сны Франсиско Хавьерабыли похожи на сны Хулиана даже больше, чем он сам мог это предположить. Как-тораз, за несколько месяцев до того, как Хулиан поступил в школу, сын сторожа,как обычно, собирал сухие листья во дворе у фонтанов. В этот самый момент кворотам подъехал монументальный автомобиль дона Рикардо Алдайя. В тот вечерпромышленник прибыл не один. Его сопровождало видение, ангел света, закутанныйв шелка, который, казалось, парил над землей. Этим ангелом оказалась его дочь,Пенелопа Алдайя, которая вышла из «Мерседеса» и направилась к фонтану,помахивая зонтиком. На секунду она остановилась, чтобы похлопать ладонью поповерхности воды. Как обычно, Пенелопу сопровождала ее няня Хасинта, заботливоследя за каждым движением девушки. Но ее могла бы сопровождать даже целая армияслуг — Хавьеру это было не важно, он никого кругом не видел, кроме Пенелопы, Онбоялся, что стоит моргнуть или пошевелиться — прекрасное видение тут жерассеется, как дым. Так он и стоял, словно парализованный, боясь дышать,украдкой следя за девочкой. Спустя мгновение, почувствовав на себе его взгляд,Пенелопа обернулась и посмотрела в его сторону. Ослепительная красота ее лицаотозвалась в душе Хавьера невыносимой болью. Ему даже показалось, что на еегубах мелькнула обращенная к нему смутная улыбка. Смутившись, мальчик со всехног бросился бежать вверх по лестнице водонапорной башни, чтобы поскорееспрятаться в своем привычном убежище на школьной голубятне. Его руки все ещедрожали, когда он взял свои инструменты и принялся вырезать новую фигурку,пытаясь в дереве воссоздать прекрасные черты лица, которое только что предсталоперед его глазами. Тем же вечером, когда Хавьер вернулся домой гораздо позжеобычного, его мать поджидала его, полураздетая и в страшном гневе. Мальчикопустил глаза, боясь, что Ивонн увидит в его взгляде ту прекрасную незнакомку уфонтана и сможет прочитать его мысли.

— Где ты, черт тебя побери, пропадал, сопляк?

— Простите, мама. Я заблудился.

— Ты заблудился в тот самый день, когда появился наэтот свет.

Спустя многие годы, каждый раз, когда он засовывал свойревольвер в рот очередному заключенному и нажимал на курок, старший инспекторполиции Франсиско Хавьер Фумеро вспоминал тот день, когда неподалеку откакой-то закусочной в Лас Планас голова его матери на его глазах разлетелась накуски, как спелый арбуз, а он ничего не почувствовал, кроме странной скуки, которуюиспытывал при виде мертвых. Жандармы, которых вызвал управляющий, встревоженныйгромким звуком выстрела, обнаружили мальчика сидящим на камнях с еще дымящимсяружьем на коленях. Он бесстрастно созерцал обезглавленное тело Марии Крапонции,которое уже облепили мухи. Заметив приближающихся к нему гвардейцев, Хавьерлишь пожал плечами. Его лицо, словно оспинами, было покрыто каплями крови.Пойдя на звук рыданий, жандармы нашли и Рамона Однояйцевого, под деревом, втраве, в тридцати метрах от места происшествия. Он дрожал, как ребенок, никогоне узнавал и бормотал нечто нечленораздельное. Лейтенант гражданской гвардии,после долгих и мучительных размышлений, постановил, что случившееся былотрагическим несчастным случаем. Именно так он и написал в отчете, решивоставить очевидную правду на своей совести. Когда гвардейцы спросили умальчика, могут ли они для него что-нибудь сделать, Франсиско Хавьер Фумеропоинтересовался, нельзя ли ему оставить на память это старое ружье, ведь он такхочет стать военным, когда вырастет…

— Вам нехорошо, сеньор Ромеро де Торрес?

При упоминании отцом Фернандо имени зловещего инспектораФумеро у меня внутри все похолодело, но на Фермина это произвело гораздо болеесильное впечатление: он выглядел так, будто его поразило молнией, лицоприобрело желтовато-землистый оттенок, а руки дрожали.

— Давление, должно быть, резко упало, — произнесФермин срывающимся голосом придуманное на ходу объяснение. — Этот вашкаталонский климат для нас, южан, порой бывает смерти подобен.

— Могу я предложить вам стакан воды? — участливоспросил священник.

— Если только это не затруднит вашу светлость. И, можетбыть, пару шоколадных конфет, если есть. Просто чтобы поднять уровень глюкозы вкрови, ну, вы понимаете…

Святой отец протянул ему стакан, который Фермин с жадностьюопорожнил одним глотком.

— Из конфет у меня есть только ментоловые леденцы сэвкалиптом. Не желаете?

— Господь воздаст вам за вашу доброту, отче.

Фермин проглотил горсть леденцов и, спустя несколькомгновений, казалось, пришел в себя, вновь обретя свою обычную бледность.

— А этого мальчика, сына того самого сторожа,героически потерявшего столь важную деталь мужского достоинства, защищаяколонии, его точно звали Франсиско Хавьер Фумеро? Вы в том уверены?

— Да, абсолютно. А вы разве знаете его?

— Нет, — в один голос ответили мы. Падре Фернандонахмурился.

— Весьма удивительно, потому что Франсиско Хавьерсейчас очень известный, хотя и печально известный, персонаж.

— Мы не совсем уверены, что понимаем, о чем вы…

— Вы меня прекрасно понимаете. Франсиско Хавьер Фумеро— старший инспектор криминального отдела полиции Барселоны, и его славараспространилась далеко за пределы полицейского управления, проникнув даже застены нашего заведения. А вот вы, услышав это имя, стали на несколько сантиметровниже ростом.

— Вот теперь, когда ваша милость снова упомянули этоимя, оно прозвучало уже знакомо…

Отец Фернандо искоса взглянул на нас:

— А ведь этот мальчик — не сын Хулиана Каракса. Или яошибаюсь?

— Духовный сын, ваше преосвященство, что с моральнойточки зрения гораздо важнее.

— В каких еще нечистых делах вы замешаны? Кто прислалвас сюда?!

В этот момент я отчетливо понял, что нас вот-вот с позоромвыставят из кабинета священника, и, сделав Фермину знак замолчать, предпочелвыложить карты на стол и рассказать отцу Фернандо правду.