наш век это смешно, но Алекс вовсю использует этот вздор. Расставаясь с очередной женщиной, он произносит: «Извините, щиколотка не подходит».

Все уже собрались и уселись за стол, только рядом со мной, слева и справа, были свободные места – для Бриса и Алекса.

Мне стало так грустно, и я почувствовала, как мне не хватает Бриса с его нежными длинными пальцами, его внимания, ласки, голоса, слов любви. Рядом с ним я благоухала, чувствовала себя женщиной, любимой, желанной, самой-самой…

Вдруг все захлопали в ладоши, увидев входящих друзей.

Роксана со смехом произнесла:

– Алекс, иди приложись ко мне и не забудь измерить мою щиколотку, может быть у тебя уже отросли пальцы?

Все шумели и веселились.

– Брис, – вскрикнула я, произнеся мое радостное русское «р» и, вскочив со стула, бросилась ему в объятия.

Он крепко прижал меня к себе:

– Ты ослепительно прекрасна, девочка моя. Дай мне полюбоваться тобой, я никогда не видел тебя с такой прической. Ты каждый день разная, и каждый день ты сводишь меня с ума. Позволь мне приподнять тебя, поставить на стол и сказать: «Друзья мои! Любуйтесь и преклоняйтесь: это комсомольская богиня!»

– Брис, я так соскучилась по тебе!

– Mon amour, как я тебя люблю и чувствую твою горячую грудь. Ты сегодня без брони?

– Ты же мне сказал быть более раскованной, а это платье можно носить только так.

– Нестерпимо хочу целовать твои плечи, шею, грудь… Ты умопомрачительна, ты уложишь всех мужчин штабелями у твоих ног. И я буду первым.

– Прошу тебя, Брис, не опускайся на колени здесь, это только для нас, когда мы вдвоем.

Он склонился ко мне и целовал обнаженные плечи, но уже слышались возгласы друзей:

– Брис! Ку-ку, мы здесь, не забывай!

И тогда я вытащила заколку из прически, и волосы пышным каскадом устремились вниз, скрывая от посторонних горячие поцелуи Бриса. Когда он посмотрел затуманенными глазами в мои глаза, его зрачки до предела были расширены.

– Mon amour, ты, как всегда, права. Никогда не буду спорить с тобой. Эти серьги… Как они мешали тебя целовать. Давай их выбросим.

– Нет! Это память о дружбе. И я буду хранить их всю жизнь.

– Ангел мой, у тебя расширены зрачки, ты возбуждена, я чувствую…

– Ты тоже. Я чувствую что-то…

– Это не что-то.

– Ну, я не знаю, как это называется по-французски.

– Скажи по-русски.

Что я могла ему сказать? Что у нас в стране секса нет, что в могучем языке нет волшебных слов, чтобы обозначить это? Надо срочно придумать. Маяк! Нет, маяк – дурак. Тогда…

– Щелкунчик, – сказала я, краснея.

– Потрясающе! Если бы Чайковский увидел тебя сейчас, он срочно сменил бы свою ориентацию. Ты – неподражаема, я хочу тебя любить, чтобы каждое утро ты просыпалась цветком и соблазняла меня лепестками губ. Я хочу так много тебе сказать о любви, но на земле слишком мало слов…

Сердце мое трепетало, но мозги возмущались явно не комсомольским поведением.

«Это любовь, – подумала я, – ведь только любовь снимает все запреты».

– Брис, иди поздоровайся с друзьями, они ждут тебя.

– Mon amour, впервые чувствую в тебе какое-то брожение, страстность, трепет взаимности. Ты такая запредельная, что невозможно оторваться, невозможно насладиться тобой, но сегодня слова не послушны мне, недостаточны, поэтому посмотри в мои глаза, они тебе скажут всё.

– Иди, – сказала я улыбаясь, почувствовав, что он полностью подвластен мне.

Я хотела присесть к столу, но замешкалась, снова закалывая волосы в высокую прическу, как вдруг услышала:

– Анж, наконец-то я могу с тобой познакомиться. Алекс, меня зовут Алекс.

Раскрасневшаяся, я повернулась к нему и… не может быть. Предупреждать же надо…

Алекс, как две капли воды был похож на Рихарда Зорге, как будто бы сошел с кинематографического экрана: элегантный, высокий, худощавый, с характерными скулами, маленьким носом и горящими глазами.

Я шагнула ему навстречу и непроизвольно произнесла:

– Рихард Зорге. Ничего себе.

Он был страшно удивлен.

– А ты знаешь?

– Она все знает, – ответил за меня Брис.

– А я только недавно узнал, когда был в командировке в Берлине. Удивительная история.

– Ну, здравствуй, доктор Зорге, – произнесла я, и Алекс поцеловал меня в обе щеки и шепнул на ушко: «Ты умопомрачительна», и поцеловал еще раз.

Его и меня пронзило как электрическим током, мы смотрели с удивлением друг на друга.

«Наверное, что-то съела не то», – подумала я и решила проверить. Присела на свое место рядом с Брисом и положила ему на плечо свою руку, которую он тут же поцеловал. Очень приятно, но никакого тока.

– Анж, расскажи нам историю про доктора, интересно же, – попросила Роксана, и все присоединились к ее просьбе.

Брис нежно держал мою руку в своей и улыбался. Он был счастлив, что его невеста такая умная и все восхищаются ею. Мужчины просто удивительные существа, они обожают хвастать, как дети. Впрочем, мы все родом из детства.

– Рихард Зорге… Первый европеец, казненный в Японии. А родился Рихард в Баку, в Российской империи. Отец был немецким инженером, работавшим на нефтяной фирме Нобеля, а мать – Нина Кобелева – русской. Когда Рихарду исполнилось три года, родители переехали жить в Германию. Если бы не первая мировая война Рихард Зорге, как говорил он сам, стал бы учёным. Но эта нелепая кровавая война между двумя его родинами привела его в ряды коммунистической партии Германии. Он получил блестящее образование, став журналистом и доктором социологических наук, но в душе был романтиком и человеком тонких чувств. Женщины были без ума от него, но у Рихарда были высокие цели: предотвратить вторую мировую войну, очистить человечество от фашизма, чтобы у нас на душе было чисто и светло, чтобы не было бесцветных дней и глупых и бессмысленных поступков.

У присутствующих стали серьезными лица, а Брис еще сильнее сжимал мою руку.

– После запрета деятельности германской компартии Зорге в 1924 году приезжает в Москву, становясь советским гражданином, членом партии, разведчиком. Благодаря маме, он блестяще говорил по-русски, но никто не должен был знать о его русской жизни, для всего мира он остался немецким журналистом, нацистом, что давало ему доступ к важной информации. Он меняет города и страны: Франция, Англия, США, Китай, а с 1933 года работает в Японии. Благодаря своему уму и такту внедряется в германское посольство в Токио и служит там пресс-секретарем, передавая все важные сведения в Москву под псевдонимом Рамзай. Рихард Зорге обладал сверхчеловеческой силой воли. Однажды, страшно разбившись на мотоцикле, он позволил себе потерять сознание только после того, как передал портфель с важными