кадетом лесного корпуса, впрочем, незадолго до выпуска из него, и, как следует, почел долгом влюбиться в одну из знакомых девиц. Выбор его пал на Юлию Васильевну. Он был мальчик красивый, бойкий и беззаботно веселый. Юлия Васильевна, в силу данного позволения, тоже поспешила влюбиться в молодого человека. Сначала они пожимали друг другу руки, потом объяснились в танцах, затем стали, неизвестно для чего, пересылаться записочками, хотя могли видаться каждый день, потом дали друг другу клятву в вечной верности и, сидя в полутемном уголке залы, начали мечтать о счастии супружеской жизни и о том, как он, по окончании курса, сделает предложение, а она даст свое согласие: и будут они счастливые муж и жена. Правда, что они в разлуке друг с другом не тосковали, но свидания ожидали с нетерпением, письма писали друг к другу охотно, целовались втихомолку с необыкновенным сердечным замиранием, и думали, что жить один без другого решительно не могут. Верный своему слову и своим чувствам, Иван Михайлыч, в первый же день выпуска, прицепивши совершенно новенькие и блестящие эполеты, явился к родителям Юлии Васильевны с предложением, наперед предвкушая блаженство счастливого жениха. Юлия Васильевна уверяла его, что препятствия со стороны родителей быть не может; но, сверх ожидания, родители имели свои соображения: их беспокоила молодость жениха, незначительность его чина, а главное – неизвестность его состояния; ему не отказали решительно, но просили подождать, под предлогом молодости его собственной и его невесты; впрочем, убеждали надеяться, не прекращать знакомствами, поспешили навести справки о его состоянии. Это неожиданное препятствие усилило страсть влюбленных, но Иван Михайлыч был сын очень небогатых родителей и, конечно, несмотря на постоянство своей любви, не получил бы руки Юлии Васильевны, если бы на его счастие или несчастие не умерла у него какая-то тетка, которая оставила ему 15 тысяч серебром наследства. Известие об этом радостном событии пришло в самые горькие минуты для Ивана Михайлыча: он получил назначение в очень малолесную, следственно дурную губернию, потому что за молодаго человека некому было замолвить слово; с другой стороны, и родители Юлии получили достоверное известие о бедности молодаго человека. Принимая все это в соображение, т. е. и дурное назначение и скудость собственных средств, родители Юлии на вновь повторенное предложение молодого человека ввиду предстоящего отъезда сделали ему решительный и безцеремонный отказ, объяснивши, что дочь их привыкла к роскоши и что его средства не позволят ему сохранять все привычки Юлии, а они не могли бы вынести, что их милая дочь будет терпеть лишения и даже бедность. Иван Михайлыч сначала хотел было застрелиться, о чем объявил с упреком и родителям Юлии, но, приехавши прямо от них в гостинный двор, – где намеревался купить некоторые необходимые для дальней дороги вещи, а в том числе и пистолет для само убийства, – дорожные вещи купил, а пистолет как-то позабыл, и чрез то спас свою жизнь. Но тем не менее он ужасно убивался, писал по нескольку записок в сутки к своей возлюбленной, умолял ее бежать с ним и выйти на тайное последнее свидание. Неизвестно, чем бы кончилась вся эта трогательная история, если б не роковое известие о наследстве. Получивши его, Иван Михайлыч тотчас же поспешил в дом своего будущего тестя, и, показывая документы на 15 тысяч, опять просил руки бесценной Юлии, без которой для него жизнь не нужна. Теперь Иван Михайлыч недолго должен был вымаливать согласие. Сметливый родитель Юлии Васильевны объяснил молодому человеку, что, видя ее истинную любовь, он готов отдать ему руку дочери, но чтобы он не соблазнялся надеждами на изобильную жизнь с этими деньгами, что 15 тысяч проживутся скоро и что молодому человеку необходимо позаботиться о более прочных источниках дохода, т. е. похлопотать о получении более выгодного места.

– Чтобы получить более выгодное место, – говорил г. Печальников, – по моим соображениям, достаточно пяти тысяч серебром, но нужно, чтобы этими деньгами распоряжался опытный человек. Сами вы не сумеете этого сделать… Хотите ли вы мне доверить эти пять тысяч с тем, чтобы через год получить такое место, которое будет давать вам ежегодно по 10 тысяч?…

Иван Михайлыч, разумеется, поспешил вручить будущему тестю требуемую сумму без всяких возражений, а тот ему отдал со слезами на глазах руку своей дочери и умолял беречь это сокровище, которое должно составить счастие каждого смертного, кому бы оно ни досталось. И вот Иван Михайлыч – счастливый муж, Юлия Васильевна – счастливая супруга. В неистощимых нежностях и ласках, в нескончаемых поцелуях провели они первые две недели своего супружества, а с третьей принялись за радикальное проматывание 10 тысяч, посланных судьбою на счастие юной четы. (Юлия Васильевна, кроме воспитания, платьев и благословения с горькими слезами, ничего не получила от своих родителей.) Это проматывание молодые люди совершали с такой любовью, с таким увлечением, что удивили весь уезд, в который был послан Кострицкий на службу, и умели повести дело так, что к концу года у них не оставалось ничего от 10 тысяч. В течении этого года страсть супругов охладела и перешла в так называемую тихую дружбу: возможность удовлетворять малейшие прихоти поддерживала эту тихую дружбу, но явившаяся вдруг неожиданно в конце года нужда сильно ее поколебала: послышались с обеих сторон требования и упреки, взаимное неудовольствие и скука. Но г. Печальников, верный своему слову, успел выхлопотать перемещение зятя на выгодное место. Здесь деньги снова появились в руках Кострицкого, и тихая дружба снова могла восстановиться: и она действительно пришла, но уже не по-прежнему невозмутимая и безоблачная. Хотя денег было опять много, по Иван Михайлыч уже успел понять, что деньги вещь непрочная, что их можно прожить; прежде он вынимал их только из бумажника и не знал, что нужно некоторое усилие, чтобы снова заманить их туда; теперь, напротив, он видел, что приобретение денег все-таки стоит ему некоторых забот, трудов, что он должен ради них часто рисковать своею безопасностью, подвергать себя ответственности… Тихая дружба не помешала ему также заметить, что вкладчиком в кошелек остается все он один, а расходчиками не только он, но и жена его; вследствие этого, естественно, он заботился больше всего об удовлетворении собственных желаний, предоставляя жене пользоваться только остатками средств, хотя, по беззаботности и легкости характера, не хотел ни в чем стеснять ее определенно. Само собою разумеется, что и жена, с своей стороны, спешила точно так же захватить средства в свои руки. Вследствие этого деньги проживались скорее, нежели получались. В характере Ивана Михайлыча вдруг развился какой-то задор мотовства, супруга не считала нужным