И, опередив Басманова, он вышел в комнату,примыкающую к спальне. От дверей тотчас отскочили два капитана трабантов,охраняющих непосредственно опочивальню государя: Теодор Брензин и Роман Дуроффиз полка Маржерета. Отсалютовали своими протазанами. Лица спокойные, глазахолодные. Молодцы немцы, или кто они там, – ничем их не проймешь.

– Где эти семеро? Покажите! –скомандовал Димитрий.

Басманов медлил.

– Да что такое? – начал сердитьсягосударь. – Побили их, что ли?

– Побили, но не до смерти, –успокоительно махнул рукой Басманов. – Тут другое… Еще когда они рвались впокои, впереди них знаешь кто шел? Андрюха Шеферединов! И с ножом был.

Димитрий недоверчиво вскинул голову.

– Ты не бредишь ли? – спросил холодно. –Как мог Шеферединов…

Он осекся. Как мог Шеферединов – тот самый,который убивал Марью и Федора Годуновых ради него, Димитрия, – теперьприйти убивать его же самого?!

– Я тебе давно говорю, что зреет бедавокруг, что мутит кто-то людей. Не знаю имен заговорщиков, однако они явноперекупили Шеферединова. Теперь он сбежал, но это не значит, что он не можеттебя подстеречь где-то в укромном углу.

– Чего ты от меня хочешь-то? –вскричал Димитрий, сам толком не понимая, на кого больше злится: на себя или наБасманова.

– Охрану усилить. Стрельцов разоружить иих полки перестроить, перетасовать. Пойми: в случае беды на них нельзярассчитывать!

– Ну вот… – растерянно развел рукамиДимитрий. – Ты же сам над восемью тысячами стрельцов начальствуешь, апослушать тебя, так никому верить нельзя. Все предатели! С кем же я останусь?

– Со мной, – вскинул головуБасманов. – Я буду тебе верен до смерти, никогда тебя не покину, однакоХристом Богом прошу насчет стрельцов – остерегись!

– Уговорил, – кивнулДимитрий. – Только я с ними хочу раньше поговорить. Они чего добивались –видеть меня? Ну не среди же ночи. Скажи – почивает-де государь. А завтра пускайпожалуют на двор, который отведен для диких забав. Вот там я с ними охотноповстречаюсь.

Конечно, он и глаз не сомкнул: лежал, смотрелв потолок, думал, как встретится со стрельцами, что им скажет, что сделает.Думал о Марине, о Ксении… Тому уж больше месяца, как ее здесь нет, а Марина всееще не выехала из Польши в Россию. Недавно Сигизмунд прислал письмо «брату нашему,московскому кесарю Димитрию» – прослышав, что нареченная невеста все еще неотправилась к будущему супругу, спрашивал, не желает ли «брат наш государь»жениться на его, короля, родной сестре и впрямь сделаться ему братом. Димитрийпереправил письмо в секретном пакете с нарочным в Польшу – в собственные рукиМнишку отдать. Может быть, теперь пан сендомирский воевода почешется,побеспокоится? А королю в утешение и в придачу к отказу были отправлены самыещедрые, богатейшие дары: сорок сороков соболей, лисиц, бриллиантовый перстень,лук, колчан и стрелы, оправленные золотом, три коня: один ногайский с седлом,другой под персидской попоною, третий под бархатной…

Вот так и прошла ночь в бессонныхразмышлениях, однако утром Димитрий вскочил бодрым. Велел приготовить медвежьюзабаву. Он частенько устраивал ее для послов, у которых ноги подкашивались отодного только медвежьего рычания (ничего, пусть понимают, что такое русскиймедведь, и трепещут его!), однако сейчас на дворе были только свои.

Свои, как же! Держи карман шире.

Так или иначе, а выйдя с Басмановым,Мстиславским и своими дядьями Нагими на дворцовое крыльцо, Димитрий безошибочнопочувствовал запах страха, исходящий от стрельцов. Ну да, как согнали их сюдада заперли, небось решили, что царь не говорить с ними придет, а лютымимедведями да натасканными собаками травить.

По-хорошему, с ними так и следовало поступить!

Не обращая внимания на шепот и трепет, которыенеслись по рядам подобно ветру, Димитрий сделал знак загонщикам.

– Государь… – страшным голосом прошипелБасманов, и Димитрий понял, что только остатки почтения удерживают ПетраФедоровича от того, чтобы погрозить царю кулаком.

С трудом скрывая смех, Димитрий успокоительномахнул товарищу, крикнул:

– Рогатину мне! – и приказалотворить загородку.

В отличие от двух сотен стрельцов этотодинокий, запертый, настороженный, полуголодный, отчаявшийся зверь не испытывалникакого страха. Только ненависть, ненависть к человеку, который сейчас шел кнему с рогатиной и в котором воплощалась для него вся злоба мира.

Медведь поднялся с четверенек на задние лапы имедленно двинулся на человека. Вот сейчас тот отведет назад руку с оружием ираскроется для стремительного толчка сильной звериной лапы. Человек рухнет наспину, и в то же время медведь ринется на него, свернет ему голову набок и вмгновенье ока раздерет ему грудь до самого сердца…

Но Димитрий ударил его рогатиной без замаха,одной только силой рук. Отточенные до остроты копий концы дерева вошли в горлои грудь зверя. Он забился, заклокотал кровью в горле – тут набежали загонщики,перехватили у царя рогатину, удерживая накрепко, а медведь все бился, глубженасаживая себя на рогульки…

Димитрий вышел из загородки, поднялся накрыльцо, оглянулся.

Стрельцы лежали на земле вповалку, вернее,стояли на коленях, отвешивая земной поклон. У всех были непокрытые головы: чубымелись по земле, а зады торчали к небесам.

– Умны, ничего не скажешь! –растерянно сказал Димитрий, и вдруг ему стало до того смешно, что он сел наступеньки и начал тихо хохотать. Но посмотрел опять на этих коленопреклоненных,вспомнил про Андрюшку Шеферединова, предателя, – и вновь зашевелилась вгруди досада, словно лютая змеища.