– А вот тут вы ошибаетесь, – возразилМакар. – Имеют.

Не спрашивая разрешения, он прошел к своему креслу, котороеотодвинули к окну. На миг ему показалось, что Леонид бросится на него, но тотлишь набычился, не спуская с Илюшина ледяного взгляда. «Все-таки я застал ихврасплох. – Макар испытал слабое удовлетворение от этой мысли. – Онине думали, что я вернусь».

Эля, поколебавшись, тихонько присела на краешек стула. Нанее никто не обратил внимания – все взгляды были прикованы к светловолосомупарню, непринужденно опустившемуся в кресло и закинувшему ногу на ногу. «Зачемон их злит? – подумала девушка. – Они же его выставят! Даже моеприсутствие их не остановит».

– Может быть, вы все же… – начала ЭльвираЛеоновна, но Илюшин перебил ее:

– Я должен отдать вам должное, господа. Вы меняпровели, и сделали это красиво. Если бы не случай, я сегодня же уехал бы извашей гостиницы в полной уверенности, что на моих глазах случилась попыткаобмана: бессовестные дети хотели заставить свою мать продать дом, чтобы навырученные от продажи деньги каждому приобрести по маленькой квартирке. Длячего придумали пугать постояльцев поддельными призраками, рассказывать зловещиеистории, а заодно доводить до нервного срыва свою маму, которая и так страдалапосле смерти сестры. Кстати, о сестре…

Илюшин встал, выдвинул ящик стола, в котором незадолго доэтого обнаружил фотографию молодых Эльвиры и Розы Шестаковых. Но сейчас ее тамне было. Он вернулся обратно.

– Одну из ошибок я совершил сам, никто меня к ней неподталкивал, – признался он. – Я был уверен, что одна из разгадокэтого дела должна заключаться в сходстве близнецов. Я наивно полагал, что разникто не сказал мне об этом сходстве, оно обязательно должно что-то значить.Мне не пришло в голову, что все молчали не потому, что скрывали какую-то тайну,а потому, что нечего было скрывать. Ни для кого сходство сестер не было ничемиз ряда вон выходящим или даже просто особенным.

– Макар Андреевич, нельзя ли попросить васостановиться? – очень сухо проговорила Шестакова. – Боюсь, я будувынуждена предложить моим детям вывести вас, потому что я уже устала…

– А как же моя история, случившаяся восемнадцать летназад? – очень натурально удивился Илюшин. – Эльвира Леоновна, я дажееще не начал ее рассказывать, а ведь это и ваша история тоже! Кстати, онахорошо начинается: жили-были мужчина и женщина, которые очень любили другдруга…

– Все, мне это надоело. Пошел вон отсюда! –приказал Эдуард, делая попытку встать, но Илюшин его опередил – с неуловимойбыстротой оказался возле Шестакова и наклонился к нему, прижав парня к спинкекресла. Эдуард попробовал подняться, но сила, с которой его держали, не давалаему даже дернуться. Разъяренное лицо Илюшина оказалось очень близко от него, ион проговорил, тихо, но отчетливо выговаривая слова:

– Сиди, не двигаясь. Попробуешь уйти – пристрелю.

Эльвира Леоновна вскрикнула. Леонид вскочил и бросился кбрату, но Илюшин уже стоял позади кресла Эдика, и рука его нырнула в заднийкарман джинсов.

– Леня, у него пистолет! – завизжала Лариса, ипарень остановился.

– Своевременное замечание. – Макар по-прежнему невынимал руку из кармана. – Леонид Сергеевич, вернитесь на место.

Шестаков попятился.

– Я милицию вызову, – побелевшими губамипрошептала Эльвира Леоновна. – Уходите!

– Милиция здесь будет, само собой, – согласилсяИлюшин. – Но сначала я все-таки расскажу вам эту историю. Не люблю, знаетели, чувствовать себя дураком. Так вот… – Он пересек комнату, но не сел, аостался стоять за креслом, опершись ладонями на зеленую спинку. –Жили-были красивый хирург и красивая женщина. Правда, красивой ее считали невсе, но я склонен полагать, что она была очень привлекательной. Правда, ЭльвираЛеоновна?

Шестакова не ответила.

– Привлекательной… – повторил Илюшин. – Иочень несчастной, кстати. Но я забежал вперед. Итак, жили-были два человека,которые полюбили друг друга, и звали их Антоша Соколов и Татьяна Любашина.

Эля вздрогнула и подалась вперед всем телом.

– Как? Танюша! Я ее помню! Она была замечательная! Икрасивая, правда…

Эльвира Леоновна даже не взглянула в сторону старшей дочери.Лицо ее было бесстрастным, как у статуи.

– Как-то раз она затащила к себе в постель доктораСоколова, – продолжал Илюшин, пристально наблюдая за Шестаковой, – атот возьми да и влюбись в беспутную двадцатидевятилетнюю Таньку. Нелепо,правда, Эльвира Леоновна? Он должен был выбрать вас – вы ведь тоже любили его.Обхаживали целый год, боялись вспугнуть, наверное… Может быть, ссорились из-занего с сестрой. Хотя крайне глупым с моей стороны было предполагать, будто выубили Розу – нет, она действительно уехала, потому что не выдержала…

– Чего не выдержала? – громко спросила Эля.

– Она не выдержала того, что они сделали вместе с вашеймамой, – помолчав, объяснил Макар. – Они убили Татьяну Любашину.

Эльвира Леоновна даже не вздрогнула. В обращенных на Илюшинаголубых глазах ничего не отразилось – как будто сами имена Антона Соколова иТатьяны Любашиной она слышала первый раз в жизни.

Боже, боже, как она его любила… Как хотелось обхватитьтемноволосую голову, прижать к своим коленям – или прижаться к нему самой,вдыхая его запах, слушая заразительный смех, проваливаясь в счастливыйневозможный сон, где он не сводил бы с нее восхищенных глаз, баюкал на руках,как ребенка, пересчитывал родинки на ее плече, прикасаясь губами к каждой.

Боже, какой осторожной она была. Как опасалась вспугнуть,как приучала понемногу к их дому, как постепенно убеждала его в мысли, что неможет стать очередной его интрижкой, одной из десятков дамочек, прыгавших какблохи к нему в постель и так же быстро исчезающих оттуда, что она может бытьтолько единственной. Антоша, Антоша… Слабый, доверчивый, ласковый, добрый…Любимый.

Чего только она не пережила, видя его рядом с Розой. Розаповерхностна, легкомысленна – ей нет большой разницы, с кем флиртовать, делитьпостель и по чьим волосам будет скользить ее тонкая длинная рука. Роза,конечно, была влюблена в Антошу, но чего стоила ее девчоночья влюбленностьрядом с чувством самой Эльвиры! Как она торжествовала, видя, что он не увлеченсестрой, и как страдала, вспоминая, что судьбой выданы им с Розой одинаковыелица, и раз он не влюбился в одно – значит, не полюбит и другое.

Приманивала его маленькими сюрпризами, приглашая людей,которые были бы ему интересны, играла в недоступность – и тут же становиласьпокладистой, с наслаждением ловя интерес в его глазах, сдерживалась, чтобы несмеяться от счастья, когда он стал приходить не раз в две недели, а каждуюсубботу… Лепила из себя идеальную женщину – не холодный идеал, отталкивающиймужчин, а земную, достижимую. Неожиданно слабое место ее – дети – оказалосьсильным: Антоша симпатизировал детям, и ему нравилось смотреть, как она играетс ними, целует перед сном. Что ж, тем охотнее она исполняла все это, всегда –каждую секунду! – оставаясь искренней перед ним.