Он остановился возле двухэтажного оштукатуренного дома, уподъезда которого стоял детский велосипед – старый, с рулем, обмотанным синейизолентой, – и сел на скамейку, припавшую на одну деревянную ногу. Нужнобыло привести мысли в порядок.

«Я себя обманул».

Кусты в палисаднике качали ветками на ветру, шелестелилистьями: зеленый, светло-зеленый, густо-зеленый… Илюшин тряхнул головой,прогоняя наваждение: он стоит перед зеркалом, в котором отражается женское лицо– худое, бледное, с искусанными покрасневшими губами. Несчастное. Умоляющее. Согромными глазами, в которых плещется темнота.

«Я убедил себя в том, в чем мне хотелось себя убедить».

Голоса, голоса, голоса… Разные, как листья, но повторяющие,каждый на свой лад, почти одно и то же. «Она спустилась к реке иутопилась». – «У нее остался ребенок, девочка». – «Похожа на дрануюкошку». – «Наверное, она была очень несчастна, но мы не могли этогопонять». – «Мы с ним любили одну женщину».

Макар зажмурился, но воспоминание не только не исчезло –стало еще отчетливее. Вот он оборачивается – а за его спиной никого нет. Светфонарика слепо тычется в другие зеркала, в шкафы с полированными поверхностями,и в каждой поверхности тает, убегая прочь от света, белое лицо со взглядом,который молит о помощи.

«Это было единственным, чему не нашлось объяснения.Единственным. Но мне было удобно подвести одну причину под все явления, и я ееподвел, загородившись детьми Шестаковой, как ширмой».

Одинокая женщина жила в комнате, в которой потом заколотилиставни намертво, чтобы ни один луч света не проник внутрь. Одинокая женщинародила себе ребенка и перестала быть одинокой – теперь с ней был крошечныйдетеныш, которого она назвала Соней, и девочка с верхнего этажа прибегалапосмотреть на детеныша, а заодно похвастаться новой куклой. Женщина смотрела надевочку с куклой и представляла, что ее дочь будет расти и они будут вместепридумывать игрушки, и вместе играть в них, и, может быть, еще будут счастливы.А пока мела улицы днем, шила по ночам и называла девочку с верхнего этажаласковыми именами, потому что любила детей и любила эту малышку.

«Так несложно оказалось убедить себя в том, что мне все привиделось».

Перед глазами завертелся калейдоскоп: белая фигура Леонида,напялившего на себя женскую тряпку и крадущегося по лестнице; злоесосредоточенное лицо Эдуарда, прячущего под ступеньку магнитофон; искривленныйтонкогубый рот Ларисы, хохочущей про себя над старухой, которая жалобно зоветлюдей на чердаке и боится духов… И снова – лицо, отражающееся в зеркале.Нереальное. Призрачное.

Лицо женщины, которая давно умерла.

Илюшин сделал попытку собрать воедино остатки здравогосмысла и скептицизма, но скептицизм расползался по швам, а здравый смыслотказался выполнять свою задачу, нашептывая совсем не то, что должен был. «Тытак и не смог разумно объяснить, откуда взялось отражение в зеркале. Поэтому тыубедил себя, что тебе показалось, потому что был напуган и отверг другиеварианты. Вспомни, как странно ты чувствовал себя в той комнате. Вспомни, чтопережил, когда увидел отражение. Слушай свою интуицию, а не слабые подсказкиразума, отворачивающегося от правды».

– Я действительно ее видел.

Стоило Макару произнести это вслух, и он почувствовал, чтоему больше не нужно ничего выдумывать. Он встал, пробормотал себе под нос: «Вмою картину мира придется внести некоторые коррективы» – и зашагал к дому, откоторого ушел всего час назад.

Прежде чем он подошел к калитке, зазвонил телефон.

– Я узнал все, что ты просил по Софье Любашиной, –сказал Бабкин. – Думаю, тебя это заинтересует…

На крыльце, конечно, никого не оказалось, и Макар постучал,надеясь, что хозяин не успел никуда уйти. Проскрипели половицы, хлопнулавнутренняя дверь, и Афанасьев озадаченно уставился на Илюшина.

– Что-то ты зачастил ко мне, парень. Чего тебе ещенадо?

– Обмен. Мне нужен обмен. Видите ли, я узнал кое-чтоновое, и теперь у меня есть половина истории. А у вас, Яков Матвеевич, другаяполовина. Вы ведь понимаете, о чем я, правда? О той давней истории, когда наулице нашли тело сбитого насмерть Бориса Чудинова.

Старик слабо шевельнул губами и сделал попытку отступитьназад, но Илюшин добавил:

– А в реке – тело Татьяны Любашиной, которая якобыутопилась…

Афанасьев замер на месте.

– Я даже готов рассказать вам свою половину истории безобмена на вашу, – пообещал Макар. – Вы можете выслушать и выставитьменя из дома. Если захотите.

Не произнеся ни звука, Яков Матвеевич развернулся, оставивдверь открытой для Илюшина, и тот шагнул за ним следом.

Эля вышла из своей комнаты и остановилась, прислушиваясь.Мать, Леня с Ларисой и Эдуард остались в столовой, и она не испытывала никакогожелания заходить к ним. Ее фактически прогнали после ужасного скандала,вызванного словами Макара Андреевича, – так, словно не хотели, чтобы ихглупая, ничего не понимающая Эля слушала, как они выливают друг на друга ушатыпомоев. «Тебя это не должно касаться, – сказала мать. – Иди, я с нимисама разберусь».

Эля озабоченно провела ладонью по блузке, думая не опредстоящей встрече, а о том, что все идет неправильно, несмотря на ее усилия.Размышляя о том, стоит ли пытаться что-нибудь изменить или пусть уж идет какидет, она дошла до лестницы и остановилась: внизу стоял Макар Андреевич,засунув руки в карманы джинсов.

Илюшин наблюдал, как девушка замерла в нерешительности, апотом спустилась на несколько ступенек и снова встала, топчась на потертомковре. Голубая блузка, длинная серая юбка, в руках – самодельная вязанаясумочка, ручку которой Эля теребила короткими пальчиками… Она как будто вовсе ине удивилась, увидев его в доме, но явно не была уверена в том, что ей надоделать и говорить теперь.

– Вы все-таки вернулись… Что-то забыли, МакарАндреевич?

Она спустилась вниз, прижимая к себе сумочку, будто боялась,что ее отберут.

– Скорее вспомнил, – мягко сказал Илюшин. – Яхочу еще раз поговорить с вашими родными, Эля. Возможно, вам это тоже будетинтересно.

Он направился к столовой, и Эля послушно двинулась за ним.Не постучав, Макар толкнул тяжелую дверь столовой, и взгляду его предсталосемейство Шестаковых, почти в полном составе сидящее вокруг стола на тех жеместах, что и три часа назад.

– Что, объяснение затянулось? – почти веселоспросил Илюшин. – Или лучше было бы назвать происходящее военным советом?

Близнецы переглянулись, на лице Эдуарда изумление сменилосьзлостью. Эльвира Леоновна, в первую секунду после появления Макара несдержавшая недоуменного возгласа, тут же взяла себя в руки.

– Прошу, оставьте нас, – попросила она. –Наши семейные сложности не имеют к вам никакого отношения.