Никакой связи с внешним миром они не имели, а вся информация, которую удавалось получить от охраны, сводилась к скупым, но эмоциональным проклятиям в адрес «свихнувшихся азиатов», решивших начать вторжение.

Истину знали лишь несколько человек и один дройд.

Двое из них наблюдали за событиями, укрывшись в подземном бункере. Фон Браун как раз объяснял Мошеру, что между андроидами вполне возможны и даже уместны локальные столкновения — машины, охраняющие границы сектора, сейчас заняли заранее подготовленные для них боевые позиции и не пропустят через линию укреплений никого, направляя своим сопротивлением силы Ляо к единственному открытому для бегства коридору: в узкую, но постепенно расширяющуюся горловину Российского сектора освоения.

Всё шло в соответствии с заранее разработанным планом, за двумя исключениями.

До прохождения сигнала, активировавшего боевые программы андроидов корпорации, сектор «Фон Брауна» успела покинуть одна-единственная машина, принадлежавшая Марку Келли, а в космосе к марсианским орбитам приближались пять десантно-штурмовых модулей Военно-космических сил России.

Майлер не знал об успешном побеге Келли, а что касается российских спускаемых аппаратов, то для них была заранее заготовлена ловушка, в которую они непременно попадут.

Разве русские могли проигнорировать сигнал бедствия?

Майлер усмехнулся.

Конечно же, нет. Даже если бы ему сейчас доложили об одинокой машине, движущейся в сторону предгорий, за которыми начинались неосвоенные земли, он просто пропустил бы мимо ушей эту незначительную информацию.

Никто не мог ничего сделать, все фигуры уже двигались по шахматной доске, в полном соответствии с заранее предписанными им ходами…

* * *

Район низких марсианских орбит. Борт десантно-штурмового модуля ВКС России…

Они проходили самый жесточайший психологический отбор, но всё равно жуть накатывала волнами бесконтрольной дрожи в такт ритмичной вибрации спускаемого модуля, возникающей в моменты резкого включения тормозных двигателей.

— А ну собраться в кучу. Что притихли? Зимогоров, проверь систему жизнеобеспечения.

Грубый окрик капитана кажется сладкой музыкой на фоне глухого, отдалённого рёва двигателей, прорывающегося в ватную тишину десантного отсека.

— Внимание! Отстрел тормозных ступеней! Приготовиться к динамическому удару через тридцать секунд!.. Двадцать девять… — Это уже был голос из интеркома, и принадлежал он первому пилоту модуля майору Арсентьеву.

Бледные лица за забралами гермошлемов.

Красные блики множества предупредительных сигналов змеятся по камуфлированной броне, играют тусклыми отсветами на воронёной стали «абаканов», стынут кровавыми точками на изогнутых магазинах оружия, и сознание невольно концентрируется на них, зрачки постепенно начинают расширяться, теряя карий оттенок, будто в них уже поселилась вселенская чернь пространства, оставшегося между тобой и домом.

Всё заканчивается внезапно, с жёсткой перегрузкой, знаменующей включение систем окончательного торможения и переход десантного модуля в режим атмосферного полёта.

Удар перетряхивает мысли, выбивает ощущение страха, потому что теперь до поверхности Марса не более двух километров и пугающая неизвестность уступает место сосредоточенному ожиданию первой команды к действию.

С потолка десантного отсека внезапно начинают срываться капли конденсата, они гулко ударяют о рифлёный пластик пола, разлетаясь мелкими брызгами.

Трубопровод прорвало, что ли?

Капитан смотрит вверх, а затем делает успокаивающий знак рукой.

Значит, нормальное явление…

Контрольный дисплей, закреплённый на противоположной стене, внезапно оживает, начиная трансляцию компьютерной модели рельефа. Это означает, что модуль прошёл слой плотной облачности, укрывающей терраформированную поверхность Красной планеты, и до посадки осталось меньше минуты.

— Снижаемся над американским сектором освоения. Всем приготовиться. Их центр связи по-прежнему не отвечает на вызовы. Вполне возможно, что в проблемной зоне нас встретят силы корпоративной безопасности «Фон Брауна», но особо не обольщайтесь по поводу этих ребят.

Никто не произнёс ни слова в ответ. Во-первых, не положено, а во-вторых, ни к чему. Лучше бы Шевцов помолчал насчёт «миссии спасения», тёмные стволы «абаканов» с причудливо змеящимися по ним кровавыми бликами гораздо честнее характеризуют ситуацию. Логика бойцов была проста: с задачей эвакуации людей на орбитальную станцию элементарно справлялись гражданские шаттлы, однако ни один челнок не стартовал с марсианской поверхности. Только сигналы бедствия исправно транслировались в опустевший эфир.

* * *

Древнее сооружение исчезнувшей цивилизации

Багиров резко обернулся, услышав отчётливый лязг ломающегося металла.

После впечатляющего осмотра тандемной камеры он, не зная, как отнестись к сделанному открытию, в настороженной задумчивости пошёл по длинному проходу, ведущему к той части зала, откуда пробивался красноватый свет.

Звук, нарушивший тишину, показался резким, словно выстрел.

Он машинально присел, выхватив «ИПП-40», конфискованный у мёртвого диверсанта.

Разум уже не балансировал на зыбкой грани между очнувшимся прошлым и настоящим, все ощущения смешались, и неизвестно, кто сейчас присел в широком проходе, машинально выхватив оружие, — рассудительный Иннокентий Осипович или жадно глотающий адреналин Инок…

Нервы — не струны, они натягиваются, но не рвутся.

Импульсный электромагнитный затвор мягко дослал патрон, палец спокойно, без дрожи лежал на гашетке, взгляд указывал системам сканирования выборочные направления, пока в информационном окне термальной оптики не возник яркий тепловой всплеск.

Энергетическая активность.

Ствол автоматического пистолета резко переместился, теперь он смотрел в сумеречные глубины арочного свода, откуда Инок вышел минуту назад.

Точно, этот лязг исходил оттуда.

Большой палец правой руки поймал ползунок вариатора скорости огня, послав его в крайнее верхнее положение.

С двадцатью семью патронами из тридцати, которые вмещал магазин «ИПП», не очень-то навоюешься, так что стрелять следовало одиночными.

Вопрос: в кого?

И ещё один: имею право?

Короткие мысли, стремительные мгновения, резкие, но точные движения — всё происходило очень быстро, намного быстрее, чем возможно описать.

Последний заданный себе вопрос был обоснован для Иннокентия Осиповича, но не для Инока.

Странный синтез родился в эти мгновения в душе Багирова. Он не был ни тем и ни другим, две личности смешались, словно давно ждали минуты сокровенного воссоединения, и тут же заспорили по мелочам…