Роковое промедление и одновременно — спасительное, как оценил он его несколько позже.

Первой доминантой ощущений был почти мистический ужас, смешанный с крайним, ненормальным восторгом, когда в глубине арочного свода вдруг обозначилась смутная тень, а спустя мгновение раздался повторный хруст ломающегося металла, словно из стальной стены монтажкой вырывали заклёпки.

Два звонких лопающихся удара… и стремительное движение материализовалось в широком проходе, приняв вполне конкретный физический облик двухметровой фигуры.

Это был древний механизм, тот самый, что лежал в левой ячейке тандемной камеры, только теперь с него осыпалась хрупкая корка минеральных солей, обнажив тускло-серый с синеватым отливом металл, которому ничуть не повредило миллионолетнее забвение.

Никаких следов окисления, каждая деталь восставшего эндоостова отливала матовым глянцем, будто была только что изготовлена.

Здесь и возникла роковая заминка.

Багиров понял, что не в состоянии выстрелить, — всё в нём протестовало против подобного действия, не обоснованного ничем, кроме чуждости поднявшегося со своего одра механизма.

Он ни на секунду не забывал, что эта механическая форма была соединена с останками живого существа, и мысли, спрессованные уже не в секунды, а в их ничтожно малые отрезки, понеслись в ином направлении: катастрофа… средства спасения… неизвестные технологии… чуждая этика…

Этот механизм мог обладать сознанием разумного существа, являясь его прижизненной копией, призванной пережить катастрофу и время…

Нет, он не хотел в него стрелять.

Две, ну, может, три секунды.

Целая вечность в ритмике внезапных событий.

Ствол «ИПП» чуть дрогнул, опускаясь, и в этот момент механическое создание неожиданно рванулось к Багирову.

Стремительность его движений не поддавалась разумному восприятию, реагировать было уже слишком поздно, он лишь почувствовал, как толчок — не удар, а именно толчок — отшвырнул его прочь, в то время как механическая рука схватила автоматический пистолет, и пальцы Багирова не выдержали физической нагрузки, разжались, отпуская оружие…

Он пролетел несколько метров, успев сгруппироваться, и мягко перекатился по полу, пружинисто вставая на ноги, но древний механизм, вооружившись, потерял к человеку всякий интерес.

Он двигался почти бесшумно, не издавая привычных, чуть визгливых звуков, свойственных созданным людьми сервоприводам. Шаг назад, к арочному проёму, резкий поворот механической руки, и «ИПП-40» издал серию из пяти одиночных выстрелов, показавшихся оглушительными в могильной тиши древнего зала.

«Следующая пуля — моя», — пронеслось в голове Багирова, но он вторично ошибся в прогнозе ситуации.

Древний механизм вошёл в проём, всего лишь несколько мгновений провёл внутри узкого замкнутого пространства, а затем вновь появился в коридоре.

Несмотря на напряжённость ситуации и невероятную стремительность событий, Багиров успел рассмотреть, что древнее создание имеет выраженные черты лица, которые, правда, походили на застывшую маску, но всё же отражали некую индивидуальность…

«В кого он стрелял и что собирается делать дальше?»

Ответ на последнюю часть вопроса пришёл незамедлительно и вновь оказался абсолютно неожиданным, парадоксальным, если рассматривать его на фоне уже совершенных действий…

Механическое существо просто положило пистолет на прямоугольный выступ какого-то устройства и, не обращая внимания на Багирова, прошло по коридору меж одинаковых камер в ту часть зала, где располагалось огромное, треснувшее наискось панорамное окно.

Багиров так и не рассмотрел, что расположено за ним — издали взгляду мешала желтоватая плёнка отложений, а подойти ближе он не успел из-за внезапного развития событий.

Существо — Иннокентий Осипович сознательно выносил за скобки термин «механическое» — остановилось в конце длинного прохода спиной к нему и застыло, глядя сквозь мутную плёнку, покрывавшую толстое тройное стекло.

Работаем, — попытался подстегнуть его Инок, но Багиров уже справился с шоковым всплеском эмоций.

Автоматический пистолет лежал в двух шагах от него, электронный счётчик зарядов высвечивал цифру — «22».

Он подобрал оружие и, включив на полную мощность фонарь шлема, вошёл в узкое пространство своеобразного отсека.

Правое ложе тандемной камеры пустовало, на сером пластике остался лишь мусор в виде осыпавшейся минеральной корки.

Среди желтоватого праха, задрав крохотные механические лапки, лежал каплеобразный аппарат, размером с ладонь. В его корпусе зияло пулевое отверстие.

Короста забвения на объединительной панели, расположенной в изголовье камеры, была сломана. Багиров увидел овальные гнёзда, где покоились точно такие глянцевито-серые обтекаемые приспособления, каждому из которых досталось по пуле.

Шлейф компьютерного интерфейса причудливо изогнулся, словно издохшая змея, свисающая с невысокого разделительного бортика двух ячеек. Один конец кабеля по-прежнему был подключён к черепной коробке погибшего миллионы лет назад существа, второй слегка покачивался из стороны в сторону, демонстрируя раздвоенное жало контактов…

Несколько секунд Багиров простоял неподвижно, впитывая рассудком открывшуюся картину.

Мысли никак не желали выходить из лихорадочного, беспокойного темпа, да и мог ли он рассуждать здраво?

Он не испытывал страха, но и пронзительный восторг от открытий исчез, с появлением чуждой механической формы всё стало много сложнее, ситуация требовала действий, но каких?

С одной стороны, очнувшийся от миллионолетнего забвения механизм проявил агрессию, но он не причинил Багирову явного вреда, лишь вырвал из его рук оружие, чтобы расправиться с внешне безобидными модулями, которые по непонятной причине показались андроиду опасными.

Нелогично, учитывая, что уничтоженные аппараты входили в комплектацию камеры, на что явно указывали соответствующие по форме и размеру гнёзда.

Багиров медленно повернулся, покидая мрачный отсек.

Его состояние сложно описать. Разные люди в такой ситуации принимали бы абсолютно неоднозначные решения. Один забился бы в тёмный угол, изнывая от ужаса, другой, наверное, расстрелял бы остатки магазина, попытавшись расправиться с древней механической формой, как говорится — от греха подальше, — но Иннокентий Осипович не относился к крайностям как к разумной линии поведения. В молодости — да, но сейчас, испытывая всю присущую нормальному человеку гамму противоречивых чувств, он всё же пытался мыслить здраво, несмотря на крупный озноб, пробегавший мурашками по спине и затылку.

Один шанс. Одна попытка. Одна уникальная возможность перекинуть мостик через бездну времени, разве не за этим он прилетел на Марс?

Он неторопливо шёл по проходу, к огромному панорамному окну, на фоне которого чётко выделялась чуждая скелетоподобная фигура древнего механизма, а внутри всё сжималось в тугой нервный комок, вставший где-то в груди, мешая дышать, думать, лишь рука в кармане порванной и испачканной куртки сжимала рукоять пистолета да мысли, редкие, как глухие удары пульса, бились в такт шагам…