Тайфун «Мария», разгромивший Кубу, был ничто по сравнению соскандалом, который устроил отец, услыхав опрометчиво сказанную фразу. Пооравоколо часа, он категорически запретил дочери посещать фотокружок. Не помог ивизит Константина Сергеевича. Журналист пришел к скульптору домой и сказал:

— Ваша дочь необыкновенно талантлива, у нее большоебудущее.

Борис Алексеевич опять вспылил и спустил старика с лестницы.Потом отец ухватил дочь за плечи и, тряся ее, словно бутылку с загустевшимкефиром, прошипел:

— Фотография — это подсматривание за человеком, еслижелаешь сделать оригинальный кадр, а коли щелкаешь в студии, отвратительная,раскрашенная неправда. Только картина или скульптура может отобразить душу. Запрещаю,слышишь? Категорически запрещаю приближаться ближе чем на сто метров кфотоаппарату.

Алена не решилась спорить с отцом, она очень его боялась.Шергин даже хотел перевести дочь в другую школу, но, поскольку девочка ужеперешла в десятый класс, не стал предпринимать радикальных мер. Но художник неучел одной детали: его маленькая дочь выросла и сочла возможным поступитьпо-своему. Алена стала ходить в кружок тайком, новый фотоаппарат ей подарилКонстантин Сергеевич, а готовые работы девочка держала у него дома. БорисАлексеевич пребывал в счастливом неведении, считая, что дочка увлекласьизучением искусства. Хитрая Алена записалась в кружок при Музее изобразительныхискусств и делала вид, будто бегает туда после уроков. На самом деле всесвободное время она проводила в лаборатории или дома у Константина Сергеевича.

Впрочем, Аленушка предприняла еще одну попытку открытозаняться любимым делом.

— Пойду на журфак, — сообщила она отцу, —стану потом писать о новостях культуры.

— Только через мой труп, — завизжал БорисАлексеевич, — все писаки — проститутки! С ума сошла! Выбирай, у тебятолько два пути: или идешь учиться на искусствоведа, или в иняз!

Чтобы досадить папеньке, Алена выбрала иняз, меньше всего ейхотелось связывать свою жизнь с искусством. Борис Алексеевич, мечтавшийосновать династию людей творческих профессий, достиг противоположногорезультата. Алена всей душой возненавидела живопись и скульптуру. Впрочем,музыку тоже. Девушка, все детство просидевшая в залах консерватории и ходившаяпять раз в неделю в музей, после смерти отца ни разу не переступила порога ниодного музея, ни консерватории.

Шергин скончался, едва дочь получила диплом, он не успелпристроить Алену на работу. Девушка похоронила отца и, как ни дико это звучит,почувствовала себя счастливой. Больше никто не мог заставить ее броситьфотодело. Денег у Бориса Алексеевича на сберкнижке лежало немерено, Алене моглохватить этих накоплений на три жизни, поэтому она спокойно решила искать место,связанное с фотографией. Сначала толкнулась в газеты и поняла, что тожепокойный к тому времени Константин Сергеевич романтизировал профессиюжурналиста, ничего общего с искусством это ремесло не имело. Темы давалредактор, и его не волновала ни композиция, ни игра света и тени. Тут выступалина сцену иные критерии: способность первой примчаться на место происшествия ищелкнуть аппаратом быстрее всех. Алене это было не по душе, и она от тоскиотправилась в фотостудии. Сами понимаете, что убежала оттуда сразу: делатьфотки на паспорт совсем неинтересно. Шергина осела дома, изредка отправляя своиснимки в разные журналы. Пару раз ее работы напечатали и даже заплатиликрохотный гонорар. Алена не расстраивалась. Средств к существованию имелосьпредостаточно, плачущие от голода дети не сидели на лавках, и Шергина верила,что рано или поздно все устроится.

Но тут случилось то, чего никто не ждал. Сначала развалиласьмахина советского государства, а потом она рухнула, погребя под обломками сотнитысяч граждан, вмиг ставших нищими.

В одно далеко не прекрасное утро Алена осталась без средств.Сначала она, привыкшая не задумываться о деньгах на пропитание, быстро спустилате, что еще оставались в «тумбочке», а потом… Потом ей стало страшно, денег небыло даже на кефир. Шергина начала продавать вещи, снесла в скупку столовоесеребро, в ломбард драгоценности, но скоро и эти деньги пришли к концу. БеднаяАлена голодала, а наступающую зиму встретила в босоножках. Прошлой весной онапривычно отнесла на помойку зимнюю обувь. Большинство женщин аккуратно чистятсапоги и укладывают их на антресоли до будущих холодов, но Алена привыклапокупать каждый сезон новую обувь, мода-то меняется, зачем таскать старье.

Поняв, что больше лежать на диване не удастся, Аленапринялась метаться по городу в поисках работы и в конце концов оказалась в«Злате», куда ее приняли из-за отличного владения иностранными языками…

Сергей замолчал, выпил остывший кофе, поковырял ложечкойвязкую гущу и мрачно продолжил:

— Знаешь, она дико боялась вновь остаться без денег.

Я кивнул:

— Понятное дело, кому понравится оказаться без копейки.

Кудимов тяжело вздохнул:

— Нет, ты не понимаешь, у Алены просто развилась фобия.Тот год, что она провела, бегая между скупкой и ломбардом, сильно изменил ее. Унее просто начиналась паника, если в кошельке оказывалась последняя сотня. Я непреувеличиваю, настоящая истерика, с рыданиями, всхлипываниями и криками:«Боже, я нищая! Это ужасно! Нищая!»

Одновременно со страхом бедности пришла и жадность,совершенно дикая. Алена никогда никому не давала в долг, не участвовала ни вкаких посиделках на работе. Ей было жаль средств даже на себя. Шергина бегалапо секонд-хендам, покупала просроченные продукты на оптовой ярмарке, акосметику — у теток, стоящих возле метро.

— Ты не поверишь, но ей было жаль и чужих денег, —объяснял Кудимов.

Один раз они вместе на машине Сергея отправились за город.Вечером перед въездом в Москву остановились у автомойки. Внезапно у Сергеяприхватило живот, и он пошел в туалет, оставив любовнице кошелек со словами:«Пусть помоют и пропылесосят как следует, а то мусора в салон натащили».

Когда Сергей вышел, его тачка, все такая же грязная, стоялау обочины. Журналист удивился:

— До сих пор не начали мыть? Вот сволочи, сейчас я ихподгоню.

— Сережа, — сказала Алена, — они тут хотят замойку двести рублей.

— Ну и?.. — обозлился Кудимов. — Деньги-то ятебе оставил. Почему не заплатила?

— Дорого очень, — пробормотала Шергина, — вотЛена Латышева живет в Капотне, там за стольник все чистят.

Кудимов чуть не треснул бабу по уху, но потом сдержался испросил:

— Ты предлагаешь пилить через всю столицу в Капотню,чтобы не тратить лишние сто рублей? Хороша экономия, посчитай, сколько бензинауйдет, да и времени жаль!