Но… как он не отдаст роман, он тоже не знал. Тетка вон какаяздоровая!

– Ты покойному Племянникову служил? Служил! Он тебе платил?Платил! – неожиданно сказала тетка. – Давай делись!

– Чем? – не понял ошалевший от такого поворота Жорж.

– Денежками, чем, чем!… Зелененькими делись!

– Да нет у меня никаких денег!

Последний гонорар он истратил на «скульптуру». Купил в лавкенебольшой бюстик Наполеона, который стоял теперь у него на столе. Иногда они симператором беседовали – о судьбах мира.

– Ты, чай, думаешь, что я дура, – сказала тетка беззлобно. –А я не дура. Я, милый ты мой, совсем не дура. Покойник-то на динамитеподорвался? На динамите! А откуда у него динамит? А оттуда, что бомбы он делали разбойникам продавал! Это теперь всякий знает, что бомбы, которые террористывзрывают, все самодельные, и покойник их делал, так?

Жорж от изумления открыл рот.

– Ты бородищей-то не тряси, – произнесла Люба деловито, – непоможет. Я-то знаю, сколько баксов за это отваливают, за бомбы! И знаю, что тыу него правая рука был!

– Я?! – поразился гений. – Я правая рука?!

– Ты. Ты! – Она начала раздражаться. – Ты думаешь, я неслышала, как вы в сочельник перед моей квартирой сговаривались и преступныепланы строили? Или забыл?

Жорж Данс решительно ничего такого не помнил.

Ну, разговаривал он иногда с дядей Гошей о своих делах налестнице, но чтоб про бомбы – никогда!

– Сговаривались, сговаривались! Он тебя просил, чтоб ты емупомог! Говорил, что ты в армии в саперах служил! А раз ты в саперах служил,значит, ты подрывник и есть!

Она вдруг поднялась из кресла и пошла на Женю грудью.

– Ну, признавайся! Ты покойного подвзорвал и на весь наш домпокушался?! Ты, поганец! Небось денежки-то сполна получил, а делиться нехочешь!

Женя отступал, видя перед собой только жирные шевелящиесягубы, покрытые толстым слоем красной краски.

– А теперь вот, если не хочешь, чтобы я в милицию пошла итам на тебя заявила, давай мне половину денег, и точка!

– Да нет у меня денег!

– Куда дел, поганец?!

– Нет и не было никогда! Какие бомбы! Сумасшедшая баба!

– Я?! – взвизгнула Люба. – Сам такой! Сам сумасшедший! Самбаба!

И она ухватила Жоржа Данса за бороду и сильно рванула вниз.Жорж взвыл, слезы потекли у него из глаз, и он двинул кулаком вперед и,кажется, попал, потому что гадалка завизжала и бросилась на него, но бороду невыпустила и стала молотить его свободной рукой.

– Ах ты, дерьмо собачье, хрен моржовый! Денег у него нет! Япокажу, как у тебя денег нету!

– Пошла вон! Пошла! Вон пошла!

– Что?! Что здесь происходит?

Дерущиеся не обратили никакого внимания на глас вопиющего впустыне. Принадлежал он Владлену Филипповичу Красину, который с любопытствомзаглядывал в квартиру и, увидев свалку, округлил глаза и отскочил обратно наплощадку.

Жорж Данс выл и пинался, Люба молотила его по спине идергала за бороду и еще ногой пыталась ударить его по колену.

– Чегой-то тута?

По лестнице, привлеченная шумом, поспешала ничейная бабаФима в валенках и салопе, и, завидев ее, Владлен Филиппович галантно приподнялсвою твердую шляпу, словно повстречался с Фимой на прогулке в скверике.

– Ба-а! – закричала баба Фима, заглянув в квартиру гения, иглаза у нее зажглись радостным и хищным кошачьим огнем. – Размахалися! А ну-тка,дай-ко и я поддам!

Она ловко подоткнула подол темной юбки в мелкий деревенскийцветочек, выставив жилистые ножки в нитяных чулках кисельного цвета, выбраламомент, изловчилась и наподдала по заднице гадалке Любе.

– У-у, коровища жирная! – И забежала с другой стороны, чтобынаподдать писателю, но оскорбленная Люба, не ожидавшая нападения сзади,отпустила бороду классика и впилась Фиме в косу. Старуха взвизгнула иповалилась, и Владлен Филиппович вошел в квартиру и покачал головой сосуждением. Тут Женя, метивший в Любу, промахнулся и съездил ему по очкам, иКрасин взревел, и вся компания выкатилась на площадку.

– Я те покажу, как людей взрывать! – выла Люба. – Я тепокажу, как денежки прикарманивать!

Снизу бежали какие-то люди, но на них никто не обращалвнимания.

На пороге стоял Олежка, и вид у него был растерянный.Откуда-то сверху неслись завывания, крики и удары, а также ругань, брань,сквернословия, нецензурщина и звуки сечи.

Стены сотрясались.

– Господи, – сказала Олимпиада растерянно и выглянула из-задвери, – что происходит?! А мы сидим и ничего не слышим!

– Опять твои аборигены подрались, – пояснил Олежка брезгливои сделал движение, чтобы войти в квартиру. – Я поднялся посмотреть и ушел! Тамкошмар просто!

Олимпиада вытолкала его из прихожей и выбралась на площадку.

На третьем этаже происходило нечто невообразимое.

– Господи, – опять пробормотала она и посмотрела на Олежку.Тот покивал, соглашаясь с тем, что ужас что такое происходит, и в это время изквартиры Тихоновой показалась привлеченная шумом Люсинда, а за нейДобровольский, как всегда, невозмутимый.

Увидев Люсинду, Олежка разгневался чрезвычайно.

– Липа! – воскликнул он, перекрикивая шум сечи. – Липа, я жепросил, чтобы ее здесь не было!

– Террорист! Бомбист проклятый! – неслось с верхнего этажа.– Весь дом хотел подорвать!

Добровольский подвинул Олежку с дороги и пошел было наверх,но тут случилось еще одно невероятное происшествие. Дверь в четвертую по счетуквартиру на площадке второго этажа распахнулась, и на пороге возник высокийпарень в джинсах и черной майке. Он что-то жевал и щурился на свет.

– Что за шум, а драки нет? – Тут он заглянул за перила,смешно задрав голову, и сказал уважительно:

– О, и драка есть!

– Привет, Володь, – поздоровалась Олимпиада, и Люсиндапоздоровалась тоже:

– Здорово, Вовчик, чего это тебя не видно давно?

– Да продаю я квартиру эту, Люсенька! А что это в нашембогоугодном заведении творится?

Тут он увидел Добровольского и протянул:

– Здасти! Вы новый сосед, да?

– Да, но только старый. Я уже старый сосед.