Бойкие тетки в платках и фуфайках продавали все подряд –горячую картошку, семечки, малосольные огурцы, домашние пироги, пиво, водку,самогон и сало. И от паровоза тянуло дымным жаром, разогретым битумом и ещечем-то приятным, памятным с самого детства, когда они с девчонками ездили надизеле купаться на дальнее озеро, и от станции шли по путям, где между шпаламиросли ромашки и земляника, и вдоль дороги были навалены смолистые стволы. И онишли босиком по горячим рельсам, для равновесия помахивали босоножками, зажатымив руках, и все болтали, и все о том, как заживут после школы.

Их было четверо – Люсинда и три такие же дурочки, и у всехграндиозные планы.

Две сразу после школы вышли замуж, одна за курсанта, которыйувез ее после училища в дальний гарнизон, а вторая за первого парня во всеммикрорайоне, который оказался совсем никчемным алкоголиком и драчуном, но онародила от него троих детей и все терпела, мучилась и болела. Мама, встречая еена улице, потом писала Люсинде горестные письма о том, что вот, мол, как бываетв жизни, не у всех такая масленица, как у ее дочери!… Третья в своем педучилищепопала в подозрительную компанию, схлопотала срок за какое-то темное дело,связанное то ли с наркотиками, то ли с сектантами, и сгинула навсегда.

Четвертая она, Люсинда, победительница жизни.

Денег было совсем мало, и пока она прикидывала, не купить лией все же парочку крепеньких соленых огурчиков и три горячие молодые картошки смаслом, к ней привязались развеселые, красномордые и совершенно размякшие отпива придурки из соседнего вагона.

Их было четверо, и они громогласно ржали, толкались,матерились, роняли свертки и звенели бутылками.

– Лапушка, – начал один, увидев Люсинду, – девочка моя!… Идико мне скорее!…

Люсинда посмотрела на него печально, повернулась к бабке скартошкой и спросила, сколько стоит.

Оказалось, что почти нисколько – все-таки от Москвы ужепорядочно отъехали! – и Люсинда приободрилась.

В это время компания уже разглядела ее белые волосы почти допопы, длинные ноги и шикарный бюст и стала подбираться поближе, и она такотматерила их, что они ушли, оглядываясь, как волки, и один даже пальцем увиска покрутил.

Поезд прибыл в Ростов рано утром, и она долго сидела в купеи не выходила – никто ее не встречал, еще не хватает!

Она потащила свой чемодан к выходу, только когда проводницапошла по вагону, гремя к??ючами и заглядывая во все купе.

Здесь все было знакомо и близко, как будто вчера ее провожалина московский поезд с лещом, клубникой, баклажанами и гитарой, на которой быланаклеена фотография Дина Рида!

Она выволоклась на привокзальную площадь, полную веселыхлюдей, толстых голубей и подсолнечной шелухи, тоже какой-то толстой.

И тут ее окликнули:

– Окорокова!

Она вздрогнула и отпустила ручку, чемодан грохнулся вростовскую пыль.

– Ты чего это свалила, я не понял?

Федор Корсаков на привокзальной ростовской площади почтисидел на капоте алого «БМВ», и вид у него был очень недовольный. Бандану онснял, и бритая башка сияла на солнце, и выглядел он угрожающе.

– Вы… как вы сюда попали?

– Приехал на машине!

– Зачем?!!

– За тобой, блин! У тебя талант, я разве не говорил?

Люсинда из стороны в сторону помотала головой, как лошадь.

– Талант, – сказал Федор Корсаков твердо. – Да еще какой.Все мировые хит-парады будут наши, Окорокова, только поучиться надо малость!Так что быть тебе звездищей!

– А как… вы меня нашли?

– Да чего тебя искать-то, Окорокова? Ты что, иголка в стогесена? Мне Пашка сказал, что ты отбыла на родину, ну и я за тобой сюда! У меняни твоего телефона, ни адреса нет, пришлось здесь ловить. Так что давай. Грузив рыдван манатки, – он распахнул нестерпимо сверкнувшую на солнце крышкубагажника, – показывай, куда ехать к маманиной ручке прикладываться, и того. ВМоскву.

– Зачем?!

– Зачем, зачем, вот заладила! В консерваторию поступать,блин! Учиться! Ты же затем приезжала, чтобы учиться? Ну, и давай я тебя отвезуна учебу-то!

Она молчала. Потрясение был слишком сильным.

– Или чего? – Федя зашвырнул чемодан в багажник, легонькозахлопнул его и открыл перед ней, Люсиндой Окороковой, переднюю дверь алого«БМВ». – Не хочу учиться, а хочу жениться? Так, что ли?

Она кивнула, не понимая, о чем он спрашивает.

– Ладно, – сказал Федор. – Там видно будет.