Кура поднялся, явно намереваясь исчезнуть, но я остановил его вопросом:

– А ты видел Бога?

– Нет, но я знаю, что он есть, – ответил демон, снисходительно кривясь черными губами. – И, упреждая твой следующий вопрос: ты ведь никогда не видел обратной стороны луны, но каждую ночь можешь видеть ее сияющий диск… Все, некогда! Братья, хватайте тугор Косматки и незримых умников не забудьте!

Черти исчезли, оставив после себя характерный душок, все вокруг пришло в движение. Загудел огонь, тело Косматки рассыпалось горсткой пепла, снова блеснул отполированный серебряный наконечник, покрытый неизвестными мне рунами.

Из темноты вышел Петр, с ним Захар Кошка с луком в руках и… Узан!

– Здорово, Тримайло, – широко улыбаясь, поприветствовал меня Жеребцов, хлопнув по плечу.

Захар и Узан молча помахали руками в знак приветствия. Они присели возле горстки пепла, которая еще совсем недавно была Косматкой, и внимательно рассматривали прах и стрелу. Кошка взялся было за наконечник, но отдернул руку.

– Черт, горячая! – воскликнул он.

– Здорово, ребята! – радостно заорал я. – Какими судьбами?

– Да это он всё, – ответил Жеребцов, указывая на Узана, – как ты уехал, достал меня просто. Ходил за мной, нудил: «Василий-де в опасности, поспешить надо!» Стрелу сковать заставил! Так мне надоел, что я его, грешным делом, утопить хотел! Но теперь вижу – правильно я его ходить по земле оставил, пригодился, нерусь! Не зря с нами напросился.

– Ну, как навязался, так теперь и прощаюсь! Домой мне дорога, в Карлук, – засобирался шаман, – дело сделано, можно и отдохнуть!

Я стал упрашивать Узана посетить Славен, но мрассу был непреклонен – Дикое Поле ждет. С сожалением проводили шамана.

А Петр мне поведал, что Узан все знал заранее и вывел их с Захаром прямо на костер, где я и козлоголовый мерялись умами, и велел стрелять, ничего толком не объясняя. Да особых рассказов про Косматку и не требовалось: сутки назад к войску присоединился гонец с письмом от Осетра, в котором болотный затворник был объявлен в розыск и награда назначена.

Захар сетовал, что голову супостата воеводе уже не привезти, вон рассыпался весь. Но Петр пообещал, а я поддержал, что подтвердим как свидетели убийство злодея.

Мужики мои обозные были мне рады, приготовили постель на колесах. Покачиваясь на четырех связанных телегах, я сладко задремал до самого утра.

Едва лучи солнца осветили обоз с богатой добычей и разодетое в пух и прах войско, мы подступили к Восточному лесу. Мне подвели белого коня, и я пристроился рядом с Петром во главе вереницы всадников, телег и скота.

На этот раз на опушке леса нас никто не встречал. Но тропа была прямая и широкая, до самых подступов к Славену. Уже выезжая из лесу, я увидел среди кустов острую мордочку Горяна. Леший отсалютовал мне клюкой и исчез.

Город нас встречал: сбежались жены и дети витязей и обозных, сам воевода с Лехом и гриднями ждал нас у распахнутых настежь ворот. На меня Осетр глянул с удивлением. Но тут же сосредоточился на приветствиях и здравицах победоносному войску. Среди этой праздничной суеты меня как-то незаметно оттеснили в сторону трое верховых большаков, одетых в черное. В переулке Ножик стоял крытый шарабан, запряженный шестеркой тяжеловозов. Один из незнакомцев спешился и взял коня под уздцы.

«Твое счастье, что это – не Ассам, мог бы без руки остаться», – подумал я.

Двое других молодцов подъехали ближе. Оружия никто не обнажал, и я спокойно ждал объяснений, не Дикое Поле вокруг, город православный! Тот, который держал коня, заговорил:

– Тебе, Василий Тримайло, следует без промедления явиться к Михайле Вострому для разговора по сыску колдуна Косматки!

– Да я в общем не против, – протянул я с недоумением, – только зачем такая срочность и скрытность – могу и верхами сам пожаловать к дьяку…

– Государево дело не терпит отлагательств! Действуем срочно и скрытно, чтобы народ не будоражить зря, радость не омрачать. Слазь с коня, будь добр, витязь. Михайло тебя надолго не задержит, он с понятием, что ты с дороги дальней…

Доводы мне показались убедительными, я спешился и сел в темное нутро шарабана. Дверь тут же захлопнули, и колеса застучали по горбылям Дикопольской улицы. Через несколько минут я понял, что едем мы не в центр, к детинцу, а, похоже, повернули куда-то в сторону Стальных ворот и, судя по звукам, миновали их! Я заколотил ручкой Тричара в дверь, но никто не отозвался. Примерно час мы ехали на восток, и Славен остался позади. Еще час я пробовал острием меча расшатать дверцу или прорубить стену, но безуспешно. Местный «автозак» был сработан на совесть.

Сообразив, что на крики и стук никто не реагирует, а вырваться силой пока не удается, я решил ждать, когда откроют дверь, а там уж по обстановке… Но время все шло, а никаких изменений не происходило, ухабы аритмично подбрасывали сиденье, и под эту тряску и отсутствие изменений я задремал.

Проснулся оттого, что средство передвижения замерло. Снаружи слышались окрики, звенело оружие, но дверь по-прежнему была заперта. Я снова заколотил по крепкой древесине, обтянутой кожей, уже руками и ногами, с такой силой, что стены и потолок пришли в легкое движение и затрещали.

Но и это не произвело никакого впечатления на конвой. А то, что эти сыскные крысы – мои тюремщики, не осталось никаких сомнений! Надо признать, что эти парни дело свое знали: когда я начал бросаться на дверь, они ее открыли, подхватили мое вылетевшее из шарабана по инерции тело на растянутую сеть, аккуратно опустили на дощатый настил закрытого с четырех сторон стенами двора.

Затем споро и туго опутали по рукам и ногам крепкими нитяными ячейками не хуже, чем паук муху. Но и этого им показалось мало – колени, локти, плечи зажали железными ухватами, похожими на печные инструменты. За минуту я был обездвижен и лишен возможности к сопротивлению.

Надо мною загудел голос давешнего большака в черном:

– Не обессудь, витязь, мы это токмо, чтобы ты сгоряча шкуру кому-нибудь не подпортил и сам не ушибся, счас разоружим тебя – и к Михайле, на беседу…

У меня забрали меч и кинжал, обыскали, опустошили карманы, сковали руки и ноги кандалами, бережно поставили на ноги. Все тот же сыскной с ноткой сожаления в голосе продолжил:

– Нам, это… положено на тебя ошейник с палкой надеть, но неохота героя так-то позорить… Пообещай, что сам пойдешь, и цепями обойдемся… И это… Василий, не усугубляй… Забузишь – бить придется, а нам этого совсем не надо!

– Ладно, веди… – буркнул я, – считай, договорились.

Внутренний двор сменился узким высоким коридором, который плавно спускался под землю. Постепенно становилось все темнее. Конвоиры спереди и сзади зажгли фонари, которые достали из ниши в стене. Мы шли мимо запертых дверей с решетчатыми окошками, в них иногда мелькали бледные лица. Наконец, меня остановили перед большой двухстворчатой дверью, открыли ее и втолкнули меня во тьму. Тут же грохнули засовы, слышно было, как по гулкому коридору уходят конвоиры, о чем-то негромко разговаривая.