– А ты уверен?

– Ага. Кабы я помер, он на ней жениться был бы должен. Ну, так пускай и женится. Они давно друг на друга поглядывают, я же видел. Это старики хотели, чтобы мы с Настасьей повенчались, а ей самой Ванька всегда был люб. Ну и она ему тоже… Я перед отъездом с ними поговорил, так Ванька от радости лампу под потолком сбил, так прыгал.

– А родители?

– Им-то чего? Уехал и уехал. Взрослый, небось не пропаду. У них, кроме меня и Ваньки, еще трое сыновей старших – все женаты, у всех дети. Родители за внуками мое отсутствие не сразу и заметят.

Возможно, это было и не совсем так, но Василисе очень хотелось верить, что отъезд Терентия из Малочаевки никого не расстроит, что всем от этого будет только лучше. А уж самой Василисе будет так хорошо, что и сказать невозможно.

Василиса взглянула в глаза Терентию и увидела там отражение собственных мыслей. Он смотрел на нее таким сияющим и открытым взглядом, что сомнений не оставалось. Это он, тот самый, кого ждала Василиса, с кем ей и суждено прожить жизнь, встретить старость, тот, из чьих рук, если так распорядится судьба, она примет последний стакан воды.

Они стояли, не сводя друг с друга глаз, и весь остальной мир перестал для них существовать. Они не видели ни тети Светы, голова которой то появлялась, то исчезала в окне, – сгорающая от любопытства женщина подпрыгивала под окном бабушкиного дома, пытаясь разглядеть, что делается в комнате. Ни как открылась дверь и вошла Нина Кузьминична, утирая слезы, в руках у нее была та самая старинная икона, которой она собиралась благословить внучку и этого незнакомого красавца.

И Василисе на миг показалось, будто лик у святого Николая, когда бабушка подняла икону, благословляя молодых, стал немного посветлее.