– Здравствуйте, мистер Феррис. Это Джо Оливер.

– Привет, мой мальчик. Как ты?

– Как в пятнадцатом раунде партии бокса в стародавние времена, – ответил я. – До сих пор каждую минуту каждого раунда я проигрывал, но, кажется, теперь наконец вижу, как отвесить противнику хороший хук.

– Под конец такой долгой драки сложно подобрать подходящий угол для удара, – сказал мудрый пожилой миллиардер.

– Да уж знаю, поверьте.

– Что я могу для тебя сделать, сынок?

– Кажется, сегодня вечером будет какой-то концерт, куда вы хотели сходить с моей бабушкой?

– У меня приглашение в Карнеги-Холл, будут исполнены три сонаты Моцарта для игры в четыре руки.

– Если хотите, я мог бы составить вам компанию и пригласить с собой бабушку.

– Было бы чудесно.

– Значит, так и поступим, – произнес я.

– Так что же я могу для тебя сделать?

– Одно большое одолжение, – сказал я. – Надеюсь, вам это будет не слишком затруднительно.

Невозможную задачу мы обсуждали целых четыре минуты, после чего Роджер Феррис изрек:

– Я всю жизнь был тем еще плутом, Джо. Как же приятно, что я могу наконец использовать этот талант, чтобы сделать что-то хорошее и правильное.

– А на концерт пустят в повседневной одежде? – спросил я. – У меня еще осталась пара дел на сегодня, и я не уверен, что успею вернуться в Бруклин, чтобы переодеться, – пока я говорил это, в трубке раздались три коротких сигнала.

– А ты постарайся.

Завершив разговор, я увидел, что гудки обозначали сообщение от Мэла.

Готово!

– Я так понимаю, это значит, что он чем-то тебе помогает? – спросила моя бабушка, когда-то бывшая крестьянкой.

– Точно, мэм.

– Ты же понимаешь, если я туда пойду, мне нужно сделать прическу.

– И знаю, как ты любишь сидеть в кресле у Лулу.

– Роджер ей позвонил после разговора с тобой, она приедет сюда.

– По-моему, ему очень хочется, чтобы это свидание состоялось.

Она фыркнула, потом сказала:

– Думаю, да. Ты там не забываешь об осторожности, Джоуи?

– Лучше того, бабушка. Я делаю все правильно.

До Плезант-Плейнса на Стейтен-Айленде я добрался за полтора часа. По пути с железнодорожной станции достал телефон и набрал номер. Мэлкворт встречал меня у ворот своего безбожного обиталища.

– Как поживаешь? – спросил он, пожимая мне руку.

Вопрос был риторический. Гостеприимный хозяин ожидал простого кивка головой или какого-нибудь непечатного комментария, но вместо этого я замер и постоял немного, задумавшись над его вопросом.

– Что? – не выдержал он.

– Скажи-ка мне кое-что, Мэл.

– Что именно?

– Я знаю, почему я здесь, на пороге твоего дома. Мой мир сошел с ума еще лет десять назад, а ты – единственный человек, сумасшедший настолько, чтобы помочь мне с этим справиться.

– Так.

– Ты говоришь, что я единственный, как та твоя красная птица, кто поступил с тобой правильно, но ощущение такое, как будто я… не знаю даже… какая-то слабая причина, что ли.

– Это тебе так кажется, Джо, – впервые на моей памяти он назвал меня по имени. – Я хочу сказать, что тебя не растили как демона в доме скорби. Твой отец – не насильник, и твоя мать не ненавидит его за это. Но уж поверь моему слову… ты не выстрелил в меня, а после не солгал обо мне; а потом, те несколько лет, что мы играли в шахматы, ты просто сидел напротив, как брат, которого у меня никогда не было, как друг, без которого никак, как отец, который водил бы меня за руку. В моем мире, в моем понимании это было сокровище, которого я так жаждал.

– А как же часовщик?

Мэлкворт печально улыбнулся и кивнул:

– Однажды я расскажу тебе и о нем.

Кажется, я задел за живое человека, в котором не осталось ничего человеческого.

– Ладно, – отступился я. – Пойдем.

– Ты так и не ответил на мой вопрос.

– Как я поживаю?

Теперь он улыбнулся дружелюбнее и снова кивнул.

– Кристальный лед в голове и горячий огонь в груди.

– Значит, можно начинать.

По ту сторону бронированного стекла стоял высокий мужчина в светло-коричневом костюме-тройке. Рядом на полу лежал складной металлический стул, на котором в прошлый раз сидел Мэл. А больше в комнате с белыми стенами ничего не было. Я догадался, что незнакомец – это Уильям Джеймс Мармот и что стулом он воспользовался, чтобы проверить стеклянную стену на прочность. Теперь он нервно расхаживал взад и вперед в поисках выхода.

Кровь, оставшуюся после допроса Поукера, успели смыть.

– Как все прошло? – спросил я своего нежданного друга.

– Я пригласил напарника – ты его не знаешь. У Уильяма Джеймса было два телохранителя, так что мне не помешала помощь. Когда мы их уложили, он пошел с нами охотно и без разговоров.

– Кто-нибудь видел твое лицо? – спросил я.

– Не-а.

– Как мы с ним поступим?

– Скажи, что Антробус тебя знает, – предложил Мэл. – Это значит, что, если мы сохраним ему жизнь, лица твоего он видеть не должен. Ни лица, ни цвета кожи.

– А почему ты не схватил Антробуса?

– Я поспрашивал о нем. Он – опасный человек, очень опасный. Я не побоюсь пойти против него, просто решил, что сначала мы можем немного поиграть тут с Джимми.

Синие джинсы, синяя футболка и белая маска греческого бога. В левой руке Мэл держал пистолет двадцать второго калибра.

Пленник стоял у противоположной стены камеры, когда вошел плохой парень. Мармот был немного выше Мэла. Он подался вперед, но Мэл поднял пистолет. От этого жеста специалист по охране отступил на шаг назад.

– Чего вы хотите? – спросил Мармот Фроста.

– Мне нужно, чтобы ты сказал мне, где находится Крисси Браун.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Око за око, – объяснил Мэл.

Губы Мармота приоткрылись.

– Я же сказал, что я не знаю…

Мэл опустил пистолет и выстрелил пленнику в левую ступню. Мармот взвизгнул, упал и, падая, кинулся на Мэла. На секунду я испугался за своего соратника, но Мэл отступил в сторону, прежде ударив Мармота прикладом по лицу.

Упав на пол, мужчина, держась за раненую ногу, немедленно превратился в плачущего скорчившегося ребенка.

Мэл порылся в кармане, вытащил упаковку бинта и два больших ватных тампона и презрительно бросил их своей жертве.