– А я и не знал, что у тебя есть такой наряд, – сказал я ей.

– Роджер все думает, что дорогими подарками купит себе дорогу мне под юбку, – ответила она без тени стыда.

После концерта мы пошли в закрытый клуб. Вместо потолка в овальной комнате был богатый витраж. Когда бабушка на минутку отлучилась в уборную, Феррис отвел меня в сторонку:

– То, что тебе нужно, будет ждать в понедельник утром. У тебя есть кто-то, кто с этим справится?

– Да. У меня есть друг, у которого есть друг.

Сколько бы бабушка ни отрицала, а голова у нее кружилась от внимания богатого белого мужчины. Впрочем, думаю, как раз богатство его было совершенно ни при чем. Будь то красное вечернее платье или красная ленточка, в определенном смысле все проявления любви одинаковы.

– Привет, детка, – сказал я по телефону дочке на следующее утро.

– Привет, пап! Как ты? Ты в порядке?

– Кажется, лучше никогда в жизни не бывало!

– Правда? Сложности закончились?

– Для тебя – да. Для меня они только начинаются.

– С тобой все будет в порядке?

– Я же говорю – все будет просто отлично. Скажи маме и Коулману, что они могут возвращаться домой, когда им вздумается.

– А как же ты, папочка?

– Со мной все будет в порядке, девочка моя. Я понял, что мне делать, и теперь не сижу, таращась в окно и мысленно ноя о тюрьме.

– Ты сумел доказать, что они виноваты? – спросила она. Эйжа-Дениз не допускала и мысли о том, что я могу быть в чем бы то ни было неправ.

– Этого не будет никогда. Но теперь-то я знаю, как повернуться к ним спиной.

– И как же?

– Я тебе расскажу в тот день, когда ты окончишь колледж.

– Слишком долго ждать.

– По сравнению со всем, что я пережил, – это всего лишь миг.

– Так можно мне выйти на работу в понедельник?

– Только через неделю.

– Почему только тогда?

– Мне еще надо закончить кое-какие дела.

– А можно мне с тобой увидеться?

– Я позвоню тебе, как только будет можно, хорошо?

– Ладно.

– Я люблю тебя, Эйжа-Дениз.

– И я люблю тебя, папа!

– Пока.

Я лежал на спине поверх одеяла на кровати в своей квартире на третьем этаже на улице Монтегю. Бывало всякое: меня ранили ножом, в меня стреляли, я ломал кости и получал ушибы и ссадины – такие серьезные, что они так до конца и не зажили. Но я чувствовал себя таким молодым и полным надежд, как моя бабушка чувствовала себя в красном вечернем платье.

В следующий раз послышалось восемь гудков, прежде чем она сняла трубку.

– Алло!

– Привет, Уилла.

– Мистер Оливер? У вас все в порядке?

– Все отлично.

– Есть какие-нибудь новости?

– Нужно, чтоб вы подъехали ко мне в офис сегодня в час.

– Это как-то связано с тем, что случилось с мистером Брауном?

– Косвенно.

– Что ж, хорошо. А новости хорошие?

– Это, скорее, новое испытание, после которого, может быть, мы получим новости.

– Я приду.

С Мэлом я уже переговорил, а вот следующий звонок был самым сложным.

– Я слушаю, – старый прохвост уже вернулся к адвокатскому тону.

– Здравствуйте, мистер Браун.

– Мистер Болл.

– Это я все устроил.

Я говорил о том, что было в заголовках большинства газет, кроме «Нью-Йорк таймс». Сообщение о том, что бесчувственное тело Уильяма Джеймса Мармота найдено на пороге штаб-квартиры Управления полиции Нью-Йорка, было слишком безвкусно, чтобы попасть на первую полосу «лучшего поставщика новостей», но в правом нижнем углу первой страницы все-таки разместилось.

– Вчера вечером мою дочь вернули домой. Она в порядке, разве что немного напугана.

– Знаю. Вашего друга Мармота нашли с запиской, приколотой прямо к груди, в записке был адрес двух женщин из Йонкерса. Вы сделали, как я просил?

– Сперва я хотел бы знать, каковы ваши планы относительно мистера Мэна.

– Их нет.

– В каком смысле «нет»?

– Полиции известно, что Мармот пытался оказывать на вас давление, однако доказательств того, что вы действительно собирались отказаться от своего клиента, у них нет. И о Джоанне Мадд им неизвестно.

– Я и не представлял, что они затеяли, – заявил он. – Когда я понял, что произошло, мне стало дурно.

– А она стала мертвой.

Это заткнуло поток жалоб адвоката.

– У меня достаточно доказательств, чтобы усадить вас в глубокую лужу. Но вы сделаете то, о чем я вас прошу, не поэтому.

– Нет?

– Нет.

– А почему же?

– Мармот был мелкой сошкой, которая вилась вокруг Валенса и Прэтта. Если я намекну человеку, который его нанял, о том, что вам известно его имя, ситуация может в корне поменяться, а Крисси будет не хватать ее любимого папы.

– Я не поддаюсь на угрозы, – произнес он с уверенностью, которой отнюдь не испытывал.

– Так что перевезите его в городскую тюрьму и назначьте ему пять посещений на утро и день понедельника.

– Кто его посетит?

Я по памяти перечислил имена. Одно или два из них удивили моего собеседника. Он пытался задавать о них вопросы, на которые я не отвечал.

– Сделайте то, о чем я вас прошу, – сказал я ему, – и Крисси будет расти уверенная в том, что в Йонкерсе она навещала двоюродных тетушек и что вы – самый лучший человек на свете.

Приняв ванну, я спустился по веревочной лестнице в офис. Я проспал одиннадцать часов, но за это время мир совсем не изменился. Внизу по улице шли люди, которые и не догадывались о сумасшедших махинациях, которые я готовился воплотить.

Ни время, проведенное в тюрьме, ни предательство Глэдстоуна Палмера, ни потеря моего щита больше не властны были над моей душой.

Я взял книгу «На Западном фронте без перемен» и читал не отрываясь, пока не раздался звонок в дверь.

На Уилле было синее платье, что напомнило мне о роковой красотке в одном из моих любимых романов. Волосы ее были собраны в высокую прическу, а увидев ее красные губки, я вдруг осознал, что при первой нашей встрече она была не накрашена.

– Здравствуйте, мистер Оливер.

– Вы прекрасно выглядите.

– Благодарю.

– Проходите.