– Сними ботинок, носок и перевяжи себя, пока не залил своей кровью мой пол.

Мармот, продолжая всхлипывать, сделал, как ему сказали.

Как только он закончил, Мэл предупредил:

– В другом кармане у меня еще упаковка бинтов. Но я очень надеюсь, что она тебе не понадобится, так как следующую пулю я всажу тебе в левую руку, а накладывать повязку одной рукой чертовски неудобно.

– Какого хрена вам надо?

– Где похоронено тело Джоанны Мадд и где вы держите Крисси Браун?

– Е-е-если вы меня не отпустите, мои люди ее убьют.

Мэл передернул затвор пистолета и направил его Мармоту прямо в лицо. Тот сжался в комок.

– Если так, то ты – покойник.

– Мадд похоронена в церкви на окраине Вест-Виллиджа. Она заброшена. Раньше легавые, на которых я работал, прятали там тела тех, кого убивали.

Это доказывало причастность самого Мармота. Так я и думал, что Поукер и его дружки планировали похоронить меня в этом крысятнике.

– А ребенок?

– Откуда мне знать, что вы не убьете меня, как только я вам скажу?

– Во-первых, – проговорил Мэл, опасно поигрывая пистолетом, – я не могу пристрелить тебя прямо сейчас, потому что ты можешь врать. А может, девчонку успеют куда-то перевезти, пока ты плачешь тут у меня на полу, как сосунок. А во-вторых, меня наняли для того, чтобы я отыскал мертвую женщину и живого ребенка. Ты маловато для меня значишь, чтобы тебя убивать.

– Я тебе не верю, – сказал капризный ребенок, живущий в душе у Мармота.

– Этому – поверь, – ответил Мэл, снова направляя пистолет на нашего пленника. – И если через три минуты у меня не будет адреса и отчета о состоянии ребенка на данный момент, я начну делать в тебе дыры и буду этим заниматься до тех пор, пока не узнаю, что мне нужно, или пока ты не истечешь кровью до смерти.

Искомый адрес оказался в районе Йонкерс. Если верить Мармоту, девочку стерегли две женщины, его знакомые. Когда мерзавец закончил свою исповедь, Мэл поблагодарил его и вышел из допросной.

– Этого мы убьем? – спросил он.

– Если девочка жива и он не солгал о том, где она, то нет.

– Вот видишь, если я и дальше буду с тобой работать, то, глядишь, искуплю процентов девять-десять своих грехов. Подожди, я сейчас вернусь.

Мэл вышел, а я остался наблюдать. Прошло минут пять, потом Мармот с трудом поднялся, взял складной стул и дохромал до двери. Там он и остался в надежде напасть на Мэлкворта из засады.

Я ненавидел его за то, что он сделал. Но не мог не провести параллели со своим собственным поведением. Всего пару дней назад и я побывал в такой же точно передряге и тоже отчаянно пытался выжить.

– Ну хоть рыпается еще, – проговорил Мэл у меня за спиной.

Я так увлекся молчаливой борьбой Мармота за жизнь, что не услышал, как вернулся мой друг. В руках у него был маленький потертый дубовый столик, напоминавший детскую парту девятнадцатого века, и еще папка для бумаг.

– Помощь нужна?

– Не, – пожал плечами Мэл. – Я люблю пускать в ход слова, когда представляется возможность.

С этими словами Мэл открыл и снова закрыл за собой наружную дверь. Кажется, Мармот что-то услышал, потому что он с усилием поднял металлический стул-кувалду.

– Отойди от двери и поставь стул на место, – донесся до меня слегка искаженный голос Мэла.

Мармот заколебался.

– У тебя ровно шестьдесят секунд. Потом пристрелю тебя через замочную скважину в этой двери.

Я провел пальцем по шраму на своей щеке.

Мармот бросил стул и отошел от двери.

В комнате появился Мэл. Установил столик так, чтобы тот стоял лицом к смотровому окну, и сказал:

– А теперь подними этот чертов стул и садись за стол.

Когда наш пленник сделал, что было сказано, Мэл положил на столешницу перед ним папку с бумагой и расстегнул на ней кнопку. Внутри была небольшая стопка белых листов и желтый пластиковый механический карандаш.

– Ты же знаешь, что невежливо приходить к кому-то в дом и швыряться там хозяйской мебелью, – проговорил Мэл. – Теперь я хочу, чтобы ты написал признание в убийстве Джоанны Мадд, похищении Крисси Браун и, соответственно, шантаже ее отца. И в признании ты назовешь имена всех тех, на кого ты работал, и всех тех, что работали на тебя. И лучше бы тебе включить туда и своего босса, и тех нехороших полицейских.

Мармота затрясло.

– Чего ты ждешь? – поторопил Мэлкворт.

– Я могу рассказать и о легавых, и о своих ребятах, но о том, на кого я работал, сказать не могу.

– Даже под угрозой смерти?

– Мне все равно не жить.

– Только если не убрать твоего босса.

– Этого не будет. Никогда.

Имя Антробуса Мэлу так и не удалось выжать из Мармота. Зато агент по безопасности «темной стороны» выдал все подробности о том, где находится пропавший ребенок, и назвал всех остальных: Поукера и его друзей, Валенса и Прэтта. Мармот перечислил всех, кого подсадили на наркотики и держали в качестве сексуальных рабов, служивших грязным полицейским всеми мыслимыми способами. Апелляцию Свободного Мэна сорвали только лишь ради того, чтобы это не всплыло. Люди Мармота убили Мадд и похитили ребенка. Мармот охотно сдал всех, кроме своего босса. Увы, он прекрасно знал, что показания, данные под давлением, никогда не попадут на открытое заседание суда. Но он знал, что, если хоть заикнется об Антробусе, для него игра будет закончена.

Когда признание было написано, Мэл заставил Мармота пристегнуться наручниками к стулу. Затем зашел ему за спину, схватил за волосы и заставил откинуть голову назад, чтобы обнажилась шея. Укол Мармоту он сделал точно так же, как и головорезу, что работал на него.

– Что это было? – спросил Мармот.

– Цианид. Чтоб спалось крепче.

Но стоило смыслу сказанного достичь сознания Мармота, как он отключился.

– Ты же не убил его на самом деле, правда, Мэл?

– Не. Просто люблю смотреть, как люди пугаются, когда думают, что сейчас умрут.

Я покинул Стейтен-Айленд и направился в Карнеги– Холл. Мэл пообещал оставить спящего мерзавца там, где полиция найдет его раньше, чем кто-либо другой.

– А признание я ему к рубашке приколю булавкой, – добавил он. – Они заберут девочку и отыщут это кладбище.

– Но в тюрьму его все-таки не отправят, – уточнил я.

– Если все, что я слышал про Антробуса, правда, то нечего переживать, наш паренек не доживет и до весны.

Концерт восхитил. Бабушка была облачена в красное платье из блестящей, переливающейся парчи.