Вячеслав Петрович посмотрел на часы. Прошел ровно час,минута в минуту. Неужели он не успел сделать документ вовремя, и Володепришлось ехать с пустыми руками?

– Давно он уехал? – спросил Томчак дрогнувшимголосом.

– Давно, минут сорок назад. Он поехал в аэропортвстречать ректора Новосибирского университета. Потом повезет его в гостиницу,потом обедать… Ну сами понимаете. Так что Владимир Алексеевич будет толькозавтра.

Вечером у него болело сердце, да так, что ему казалось,будто он умирает, Лариса металась по квартире в поисках лекарств, потомвызывали «неотложку».

– Господи, как я его ненавижу, – шептала сквозьзубы Лариса, наблюдая за тем, как жидкость из шприца переливается в вену наруке ее любимого мужа. – Как я его ненавижу… Когда-нибудь я его убью…

…На кухне забавный женоподобный Алик гремел посудой, вкомнате было тепло и уютно, и Ларисе вдруг стало удивительно хорошо в этойчужой квартире. Ей предстоит приятный вечер в обществе красивого элегантногомужчины, который будет за ней ухаживать, говорить комплименты, угощатьшампанским. Давно ей не приходилось флиртовать, и она с удовольствием думала опредстоящей встрече.

– Лариса, налить вам что-нибудь выпить?

– Да, будьте добры, – откликнулась она, –что-нибудь легкое.

Она не хотела пить, но знала, что от вина делаетсянеобыкновенно хорошенькой, глаза начинают сверкать, а щеки покрываются нежным иочень красивым румянцем, который делает ее значительно моложе. Ларисапочувствовала, что одна нога затекла, и стала менять позу, чтобы сестьпоудобнее. Пришлось опереться одной рукой о диванную подушку, но рукасоскользнула по гладкому велюру, и пальцы Ларисы оказались глубоко междудиванными подушками. Кончиками пальцев она почувствовала что-то твердое.Нащупав предмет, вытащила его. Это был серебряный Купидон с луком и стрелой.«Надо же, – с улыбкой подумала она, – кто-то из подружек Дербышевапотерял. Симпатичная вещица, необычная. Я таких и не видела. Хотя нет, видела.Точно помню, видела именно такого».

Лариса повертела серебряную фигурку в пальцах и вдругзаметила на обратной стороне гравировку. В комнате царил полумрак, верхний светне горел, а мягкого освещения от торшера и бра было недостаточно, чтобыразглядеть тонкие крошечные буквы. Она поднесла фигурку к самым глазам ипомертвела. «Миле от Володи с любовью». Да, конечно, она видела такогоКупидончика на этой похотливой сучке Миле, когда Стрельников явился с ней насорокапятилетие Гены Леонтьева. «Значит, она была здесь, – подумалаЛариса. – Вот почему следователь так упорно спрашивал, не знаем ли мы, чтомогла делать Мила у метро «Академическая». Я-то, идиотка, думала, она с Любашейвстречалась. Любочка, дурочка наивная, к колдунам каким-то ходить начала, я еевидела случайно возле кладбища поздно ночью и поняла, что по совету этихшарлатанов она ходит против Милы ворожить. Я была уверена, что это Любочка ее…Ворожила, ворожила, а потом поняла, что все без толку, да и пригласила Милувстретиться, погулять, поговорить. Терпение у нее лопнуло, и взяла она все делов собственные руки. Что же теперь выходит? Любочка ее не убивала? А кто жетогда? Почему серебряный Купидон оказался в этой квартире, на этом диване? Что Милаздесь делала? Впрочем, вопрос совершенно идиотский. То же, что и я здесь делаю.Только я пришла к Дербышеву по личному делу, а Мила – по сексуальному.Потаскухой была, потаскухой и сдохла. Остановись, Лариса! О чем ты думаешь?Если Милу убили в тот вечер, когда она побывала в этой квартире, то тебе нужноуносить отсюда ноги, и как можно быстрее. И никогда больше сюда невозвращаться. Уходить и немедленно бежать в милицию, отнести им кулон и всерассказать. Черт с ней, с репутацией, придется, конечно, признаваться ирассказывать, как я здесь оказалась, но это лучше, чем повторить путь Милы…»

На пороге комнаты возник Алик в своих облегающих брючках изтонкой шелковистой кожи и красивой блузе из кремового шелка с широкимисвободными рукавами.

– Пожалуйста, Лариса. – Он протянул ей небольшойподносик, на котором стоял бокал с белым вином. – Это немецкое рейнское.Или вы предпочитаете красные вина?

– Нет-нет, – торопливо откликнулась Лариса ипотянулась за бокалом.

Быстренько выпить и уйти, сославшись на внезапную головнуюболь. Или, еще лучше, позвонить куда-нибудь, а потом сказать, что возникланеобходимость срочно ехать по делу. Соврать, что мать тяжело заболела. Онавыпила вино в три больших глотка, поставила бокал на журнальный столик и,незаметным жестом сунув серебряную фигурку в карман юбки, поднялась с дивана.

– Мне нужно позвонить, – решительно сказалаона. – Где у вас телефон?

Но Алик повел себя совершенно неожиданно.

– Позвонить? – переспросил он. – А куда?

– Мне нужно позвонить по делу, – терпеливо повторилаЛариса, еще ничего не чувствуя.

– По какому делу?

Сердце ее ухнуло куда-то вниз. Ну вот, началось. Она неуспела. Дура она, решила, что все дело в Дербышеве. А оказалось, что все дело вэтом сладкоречивом педерасте Алике. Дербышев тут вообще ни при чем. Аликзаманивает сюда баб, которые клюют на завидного жениха Дербышева, и убивает их.Он – маньяк. Он – сумасшедший. Боже мой, как же она сразу не распозналапсихотика! Она, врач с многолетним стажем, попалась, как последняя идиотка! Онне даст ей позвонить, потому что боится, что она назовет адрес, где находится,и позовет на помощь. Надо было спокойно выпить вино, дождаться, пока он уйдетобратно на кухню, тихонько выползти в прихожую и рвануть из квартиры что естьсил. Даже если бы он погнался за ней по лестнице, было бы уже проще. Можно былобы кричать… А теперь что? Она выдала себя, заставила маньяка почувствоватьчто-то, насторожиться.

– Моя мама с утра неважно себя чувствовала, –Лариса старалась говорить как можно спокойнее, – и мне нужно ей позвонить,справиться, как она. Она уже совсем старенькая, я все время за нее волнуюсь.

Договаривая фразу, она почувствовала внезапноеголовокружение и острую слабость. «Он мне что-то подмешал в вино… Господи, каквсе просто. Я еще на что-то надеялась, рассчитывала, как буду убегать,спасаться, а на самом деле мне уже не на что было рассчитывать. Я уже выпилаотраву…»

Лариса покачнулась, сильные мускулистые руки подхватили ее ипонесли на диван. Сознание ее меркло, но не быстро. Она уже не могласамостоятельно двигаться и говорить, но все слышала и понимала. Лицо с точенымичертами, тонкими бровями и покрытой тоном кожей приблизилось к ней вплотную.Она даже чувствовала дыхание Алика, которое почему-то оказалось свежим, чистыми сладким.

– Вот так, моя милая, – шелестел у нее над ухомголос. – Сейчас ты умрешь. Это прекрасно. Ты сама поймешь, как этопрекрасно. Если бы не я, тебе никогда не удалось бы умереть такой прекраснойсмертью. Ты бы прожила долгую жизнь, наполненную страданиями и болезнями, и умиралабы в боли, судорогах и зловонии. А теперь ты умрешь молодой, красивой и безвсяких мучений. Ты не думай, что смерть отвратительна. Я дам тебе то, чего,может быть, не даст никто на свете, кроме меня. Я покажу тебе, что смертьбывает прекрасной. Я дам тебе возможность увидеть ее светлый лик. Не страшный иморщинистый лик старухи с косой, а светлый лик избавления от суеты, лик вечногопокоя. Твоя подружка Людмила не захотела увидеть светлый лик, она была глупой,безмозглой тварью, потому и умерла как глупая безмозглая тварь. Мне пришлось еезадушить. Ей было очень страшно. А тебе? Тебе ведь не страшно, правда? Тебехорошо, ты уже почти ничего не чувствуешь, ты засыпаешь, ты уходишь… Смотри наменя, смотри мне в глаза до последнего мгновения, я провожу тебя до самыхворот, я буду с тобой до конца.