— Что закончилось? Ничего не закончилось. Добрый бог… Знаешь, чего мне хочется? Мне хочется взять грузовик взрывчатки и врезаться в этого доброго бога твоей сестры, разнести его в клочья.

Я опять поцеловала его, на этот раз в губы, и я увидела, что он смутился.

— По крайней мере, за этот ужин ты можешь быть спокойна: родители не сядут с ним за стол. Этого не будет.

*

Менахем не упомянул название ресторана. Возможно, место еще не выбрано. Но мне нужно было знать, даже если еще не выбрано. Учитывая, что на этот ужин приглашены не самые важные гости конференции, ресторан будет не слишком шикарным. Если бы речь шла только о гостях из-за рубежа, возможно, выбор бы пал на один из туристических ресторанов, которые гордились своей аутентичностью, например, в первом переулке слева, сразу после въезда в Старый город из Яффских ворот. Но на ужин приглашены такие люди, как Менахем и Рут, которые туда не захотят. И вдобавок ко всему, место должно быть кошерным.

Я еще раз заглянула в программу. Список докладчиков был длинным, большинство фамилий еврейские, но не все, а по нескольким строкам, написанным о каждом, невозможно было догадаться, кто из них соблюдает кашрут.

Мое новое, возвышенное спокойствие было основано на фактах и требовало фактов. Такого-то числа нелюдь будет выступать. Такого-то числа он будет ужинать с моими свекрами. Где? Мысленно постояв перед фасадами нескольких ресторанов, я выбрала один из трех на улице Керен а-Йесод. Все три нравятся туристам, но не только им, все три предлагают большие столы и то, что называется «атмосферой», и цены разумные.

Я не могла решить, который из них будет местом встречи, и после того, как я вошла и вышла, и снова вошла, мое воображение согласилось на компромисс, и без дальнейших церемоний объединило все три в один.

Мои свекры прибудут вовремя и вместе со своим другом-хозяином торжества займут места в центре стола, заказанного заранее. Официантка зажжет свечу — только для атмосферы: освещение там слабое, но достаточное. Вино? Напитки из бара? Подождем остальных. Пока только воду для всех.

Пока остальные подходят, Рахель беседует — с кем? Может, с той, что будет говорить на конференции о «контрольном примере Опры Уинфри» — в чем заключается этот пример? — спросит она. Программа, которую Опра сделала с Эли Визелем, объяснит ей профессор. Профессору под шестьдесят. Она преподает на факультете связи в Пенсильванском университете. Приятная, общительная женщина. Несмотря на это, свекровь будет чувствовать себя скованно из-за своего английского, который далек от совершенства.

Я не для того останавливаюсь на их разговоре, чтобы отдалить появление нелюдя. На сей раз нет. Я уже готова смотреть на него, но он опаздывает и приходит последним к столу, вокруг которого… Сколько там уже? Семеро. Семь человек встают пожать ему руку, когда он входит.

— Мордехай рассказал вам, что мы состоим в родстве? — спросит Рахель, просияв лицом. Но спросит не сразу: моя свекровь очень тактична, не дай бог, он сочтет ее назойливой. Сначала они изучат меню и обсудят освещение конференции в прессе. О содержании самой конференции, очевидно, говорить не станут — не стоит за едой упоминать холокост и Гитлера.

Нелюдь сидел во главе стола, справа от Рахели, неудобно скрючив ноги. Свекровь обратится к нему по-английски — чтобы подурачить ее и хозяев вечера, нелюдь скроет свое знание иврита.

— Мою невестку зовут Элинор, — уточнит она, потому что по его лицу не понять, услышал ли он ее, понял ли он ее слова. — Она дочь Шаи Готхильфа, у него был пансион, пансион Готхильфа… — ее голос постепенно упал до шепота. Она нащупает свою сумку и прижмет ее к груди. Неужели ее английский так плох? А может, она смутила его, сказав что-то неуместное? На столе будет мерцать свеча, кто-то с другого края стола похвалит израильское вино.

— Элинор, — скажет нелюдь Рахели после долгого молчания. — Я видел ее когда-то, помню ее ребенком. Элинор и Элишева. Эли и Эли. Так вы ее свекровь… — И он чокнется бокалом о ее бокал то ли в шутку, то ли всерьез: «Лехаим…», и ее веснушчатая рука нерешительно поднимет бокал.

После растерянного выражения на наивном лице свекрови мое воображение забуксовало. Может возникнуть (или не возникнуть) слишком много вопросов. После сближения бокалов пути развития событий невероятно размножились. Разнообразие поз и выражений лица нелюдя… Какой смысл думать о том, чему все равно не бывать.

Нельзя сказать, что после того, как нелюдь материализовался в пространстве и времени, я стала вести себя импульсивно. Реальность замедлилась. Я замедлилась. Я хоть и продолжала ходить по городу, но ходила медленно.

Иногда, проходя мимо витрины, я видела в ней отражение древнего китайского мандарина: изображение мудреца на рисовой бумаге, терпеливо бредущего, спрятав руки в рукава. Пятна воды на стекле бросали тени на мой лоб и под глаза, а потеки вокруг рта превращались в усы.

Иногда я оказывалась на мокрой скамейке в позе лотоса, представляя собой идеальное подобие позолоченного Будды. Но никогда не сидела долго.

Еще я помню потрескивание в ушах, как при спуске с горы, но это ощущение перепада давления меня не беспокоило. Исполненная терпения, я стояла, наблюдая, как закипает чайник, и, подобно старикам, ждала, пока не проедут все машины, прежде чем перейти на другую сторону.

И только мысль о звоне бокала о бокал продолжала звучать эхом, она ширилась во мне, как трещина в защитной оболочке.

— Ты говорил сегодня с мамой?

— Да, она всё-таки пошла к зубному врачу. Он сказал, что можно не удалять.

— Ты говорил сегодня с мамой?

— Ты имеешь в виду банкет? Я много думал об этом. По-моему, лучше всего что-то предпринимать в последнюю минуту. В последнюю минуту мне будет легче найти повод не пустить их туда.

Я понимала, что перед мужем стоит непростая задача, и не ругала его. Элинор не хочет, чтобы вы встречались с кузеном ее отца. Почему? Потому что нам известно, что он нехороший человек. Она вдруг вспомнила, что ее родители плохо о нем отзывались.

Моя известная неприязнь к родителям исключала возможность того, что мой защитник выдвинет их отношение к кому-нибудь или их мнение в качестве аргумента.

Я понимала, и не сердилась. Солнце всходит и заходит, солнечная колесница едет своим путем, и река не может отклониться от заданного русла.

— Знаешь, я подумал… Ты думала, когда-нибудь, ты готова подумать о том, чтобы… — Одед играл