молодой человек. Простояв так совсем недолго он, естественно, начал злиться. Гнев его при этом обратился на стоящего рядом начальника большой бригады:

– Скажи, пожалуйста, тебя кто-нибудь сюда звал? Что ты стоишь тут как болван?

Гэсан Вандуй медленно покачал головой:

– Никто не звал, я только подумал, что, может быть, начальству потребуется от нас какая-нибудь помощь.

Собо фыркнул носом. Он сказал:

– Ну а я-то что буду тут дурака изображать?

Сказав, он тут же ввинтился внутрь большой палатки.

И очень скоро вышел наружу вместе с начальником. Начальник смерил взглядом всё так же неподвижно стоящего Гэсан Вандуя:

– Ты, оказывается, начальник большой бригады, я думал просто из местных зевак.

Собо уже выпячивал грудь:

– Я кадровый командир взвода народного ополчения, прошу начальство указать задачу!

– Всё-таки молодёжь поживее, ну ладно – поднимайте бойцов, организуйте несколько групп, подготовьтесь вести колонны в горы, будете дорогу показывать.

Гэсан Вандуй хотел сказать, что показывать дорогу всё же надёжнее поручить людям постарше, но не успел раскрыть рот, как начальник уже шёл впереди всех; скоро они оказались у входа в деревню:

– Нам обязательно надо остановить огонь здесь, ещё приедет много народу, больше, чем вы за всю свою жизнь видели, надо поставить ещё много палаток! – Начальство стояло, уперев руки в боки, и водило рукой, расчерчивая поля за деревней с редкими ростками молодых побегов: – Всё это покроется палатками…

– Но там в земле посевы…

– Не волнуйся о своих посевах! Столько приедет людей, всем будет еда, неужели вашим людям не достанется? Их-то всего ничего. У нас такая большая страна! Вы лучше подумайте, где взять побольше сена для тюфяков, ставьте побольше очагов! – Договорив, начальство вернулось в большую палатку.

Начальство не ошиблось: через много лет люди всё ещё с восторгом рассказывали о том очень непродолжительном, необычайном шумном радостном оживлении, в котором была Счастливая деревня во время большого пожара. В это короткое время было налажено материальное снабжение, были кинофильмы, были даже выступления ансамбля песни и пляски. Собо говорил, что, когда придёт коммунизм, так будет каждый день.

Колонна грузовиков каждый раз приезжала и привозила всё больше людей, всё больше палаток. Эти приехавшие спрыгивали с машин, сразу выстраивались правильными ровными рядами, пели песни и только потом разбегались по своим уже аккуратно расчерченным на земле извёсткой квадратам возводить новые палатки.

Все люди Счастливой деревни высыпали наружу, ходили за этими новыми по пятам, смотрели, как те поют, ставят великолепные, аккуратные палатки, и сами вместе с ними пели, ровняли пол в палатках, стелили сено, которое дала Счастливая деревня, а поверх него уже матрасы и одеяла. Мало того, ещё в палатках протянули веревки и повесили чистейшие полотенца, из нескольких досок живо сколотили длинные столы, аккуратными рядами поставили на них эмалированные тазики для умывания, а в каждом тазике ещё и эмалированная кружка для чая и сияющая серебряным блеском алюминиевая коробка для еды.

В этот день на всю вторую половину его почти все в Счастливой деревне забыли о большом пожаре, который как раз в это время медленно, но верно надвигался на них; не потому, что в этих людях жители Счастливой деревни видели себе поддержку и опору, а потому, что возведённый с трудновообразимой скоростью палаточный город, атмосфера праздника, в которой палаточный город возводился, – всё это полностью поглотило внимание людей, привыкших к долгой тишине и одиночеству.

Картина действительно была величественная, с размахом. Тогда же вырыли в земле несколько десятков больших очагов, во всех уже пылало буйное пламя. Поставили большие глубокие котлы, над которыми очень скоро стали подниматься клубы горячего пара от варящегося риса, поплыли ароматы горячего масла и разных приправ. От всего этого Счастливая деревня стала как пьяная.

От этой совершенно новой, невиданно масштабной картины люди Счастливой деревни на короткое время почувствовали себя словно во сне, и это совершенно нормально.

Перед обедом сначала спел песню отряд, присланный Освободительной армией, у них всё всегда организовано и распланировано лучше всего. Потом отряд красных охранников – хунвэйбинов с красными повязками на рукавах. Потом одетые в синие комбинезоны рабочие леспромхоза с касками на головах. Они пели, держа в руках сверкающие серебряным блеском алюминиевые коробки для еды, подходили к котлам, получали доверху пышного горячего риса, подходили к тазам с едой, снова получали полный половник жирной, сочной еды, от которой на все четыре стороны летел вкуснейший запах. Некоторые самые храбрые ребятишки, мигом слетавшие домой за посудой, тоже получили по полной порции.

Опускались сумерки, сияние дня бледнело и меркло; в воздухе повсюду разносились запахи еды; кипящие разговоры понемногу на время утихли.

Именно в этот момент с грохотом, словно от взрыва, небо озарилось красным светом большого пожара, снова поднимавшимся вверх по небу на востоке. Чуть ли не все евшие в этот момент одновременно поперхнулись. Подняв головы, люди смотрели на красное зарево, а оно тем временем постепенно темнело, становилось бледнее и сползало вниз. Большой огонь как будто решил помедлить, не буянить и не суетиться, как в самом начале, когда он только разгорался.

После ужина разом заработало множество бензиновых генераторов, во всех палатках тут же засветились лампочки. Одновременно в трёх местах повесили экраны: для рабочих, приехавших в Счастливую деревню тушить пожар, для хунвэйбинов и для отряда, присланного Освободительной армией; они сели в центре, а по краям – народ из Счастливой деревни.

Персонажи кинофильмов какое-то время вели себя как обычно, но тут подул ветер и заколыхал экраны. Вслед за этим все действующие лица показываемых историй тоже стали колыхаться вместе с экранами. Когда ветер утихал, люди на экранах опять становились серьёзными и строгими.

Когда бой в кино был в самом разгаре, фильм вдруг стал немым. Пулемёты выплёвывали языки огня, бросившиеся в атаку люди широко раскрывали рты, но не было ни звука.

Люди этой эпохи очень легко приходили в состояние гнева и возбуждения, немедленно раздался пронзительный свист. В это время в репродукторах кто-то слегка прокашлялся. Потом ровным деревянным голосом сказал: «Прослушайте объявление».

Взбудораженная людская масса тут же замерла и умолкла. Только киноплёнка продолжала крутиться и трещать в проекторах.

Тот же ровный голос сказал: «Объявляется собрание».

Затем был длинный список имён. Те, чьё имя зачитывали, вставали из толпы зрителей и собирались вместе. В самом конце списка шли люди из Счастливой деревни. Их не называли по именам, а зачитывали так: «начальник большой бригады», «секретарь ячейки», «командир взвода народного ополчения», «председатель комбеда» и «начальник женсовета» – по должностям.

Все эти люди собрались и организованно прошли в командную большую палатку на