Меня тут же накрыло любопытством. Я подошла к стене, на которой Нимуэ делала записи, подняла с пола свечу и прочла то, что она накорябала там, в темноте. Найти слова было легко даже среди всего этого хаоса, мел белел на крапчатых камнях, а старые буквы давно посерели.

Ненависть. Смерть. Элейн.

28

В моей детской спальне мне спится плохо.

Комната большая, постель мягкая, но мне сложно дышать: то ли от веселеньких занавесей в цветочек, то ли от выкрашенной в белый мебели, то ли от розовощеких кукол, выстроенных в ряд на подоконнике. Меня словно засунули в юность, которую я давно оставила позади. Кажется, я успела поспать лишь несколько сладких моментов, а потом сквозь кружевные занавески уже пробилось рассветное солнце.

Мы уедем после завтрака, но до того мне нужно сделать еще кое-что. Поэтому я не обращаю внимания на протестующее тело и выбираюсь из кровати. В шкафу нахожу платье – к счастью, рассчитанное на взрослую Элейн, – и натягиваю его поверх ночнушки, а потом выпархиваю из комнаты и сбегаю вниз по холодным коридорам.

Я так давно здесь не была, что думала, будто не смогу вспомнить дорогу, но я точно знаю, куда иду. Замок этот – настоящий лабиринт для незнакомцев. Я оказываюсь перед кабинетом отца всего через пару минут.

Он начинает работу прямо с утра: читает и отвечает на письма, пролистывает налоговые книги, высчитывает затраты. «Занимаюсь скучными вещами», – говорил он мне в детстве, но я все равно сидела с ним, играла на полу в кукол, прямо около его огромного стола из красного дерева. Мне было уютно рядом с ним.

Аккуратно стучу в дверь. Это старая привычка, наверное, никто больше так не делает. Братья мои выросли – может, теперь они занимаются этими скучными вещами. Может, отец решил выспаться.

– Входите, – отвечает отец.

Я улыбаюсь и открываю дверь. Отец сидит за столом, склонившись над пергаментом с пером в руке и что-то яростно записывая. Картинка из прошлого. Он поднимает взгляд, замечает меня и тут же откладывает дела.

– Элейн, – удивленно выдыхает он. – Я подумал, что ты поспишь подольше… твоих братьев до восьми из кроватей не выгонишь.

Вхожу в кабинет и прикрываю за собой дверь.

– Фейри на Авалоне просыпаются с восходом солнца, – объясняю я. – Я привыкла.

– Хорошая привычка. Можно закончить с работой еще до того, как все остальные выберутся из постелей. А потом остается только наслаждаться свободой.

– Не хотела тебе мешать, но я надеялась поговорить до того, как наша делегация отправится в путь.

Отец хмурится, а потом кивает и указывает на стул напротив.

– Значит, ты тоже собираешься уехать. – Он качает головой. – Я надеялся, что ты останешься здесь подольше, но не могу сказать, что сильно удивлен. Принц Артур… от тебя не отходит.

Я не сразу понимаю, к чему он клонит. Да, Артур от меня не отходит, но отец намекает на что-то большее, чем дружба.

– Я всего лишь его советница. Артур дорог мне, как и я ему, но мы просто друзья. Я не хочу становиться королевой.

Отец смеется.

– А я думал, каждая девочка мечтает о короне, – отмечает он. – В детстве ты любила играть в принцессу.

– Мне нравилась корона, – смеюсь я. – Но я не понимала, какая ответственность идет с ней вместе. Не думаю, что мне когда-нибудь будет до этого дело. К тому же в Лионессе все закончится свадьбой. Между Артуром и принцессой Гвиневрой.

– Лионесской принцессой? – Брови отца взлетают вверх. – А Артур и в самом деле храбрец, каких поискать. С такой-то невестой. И после этого ты вернешься в Камелот?

Я киваю, глядя на свои руки.

– Я хотела бы остаться в Шалоте, правда, но я там нужна. Мерлин приготовил для Артура и третье испытание, а потом, когда его коронуют, сложностей только прибавится. Я ему нужна.

Отец пытается подобрать слова.

– Должен признаться, я не знаю, что и чувствовать. Ты отправишься в Камелот одна… я уже совершил когда-то подобную ошибку с твоей матерью и не хочу ее повторять. Ты и так на нее слишком похожа.

И я вдруг понимаю: может, он никогда не говорил об этом вслух, но в каком-то смысле он знает, что я такое. Знает, кем была мама.

– Все не совсем так, – произношу я. – Мама болела. Она не… она не понимала собственный разум. Я понимаю свой.

В глазах отцах сверкает понимание.

– И все же. Незамужняя дочь, одна при дворе. Так не пойдет, Элейн. И ты будешь в той башне одна…

– Вообще-то со мной живет Моргана. Составляет компанию мне, а я ей.

– Пусть так, но мне от этого не легче, – он вздыхает. – Я ведь не могу приказать тебе остаться?

Я улыбаюсь, но улыбка эта хрупка.

– Полагаю, ты даже пытаться не будешь.

Он кивает.

– Тогда, может, сойдемся на чем-то среднем. – Он откидывается на стуле. – Отправляйся в Лионесс, помогай своему принцу… да к дьяволу, возьми с собой мои войска. Сотню человек – они вам пригодятся. И братьев своих возьми. Они слишком раздобрели без достойных вызовов. Но они хорошие люди и сильные бойцы. Особенно когда это нужно.

Он прав. Если говорить только о видимости, наша делегация выглядит жалко. Лишняя сотня человек нам не повредит. К тому же будет неплохо, если со мной отправятся и братья.

– А что взамен?

Отец смеется.

– Ничего, Элейн. Я ведь твой отец… это не обмен любезностями. Забирай войска, без всяких условий. Это твой дом, и мы будем рады видеть тебя здесь чаще.

Я не успеваю запротестовать, как он тут же добавляет:

– Не навсегда, пойми, я не стану просить тебя об этом. Но в гости. Всего пару раз в год. И брат останется в Камелоте после коронации, пусть присмотрит за тобой, станет рыцарем для Артура, символом верности Шалота.

Я замираю.

– Который из?

Отец смеется и машет рукой.

– Выбирай! Они оба способны на многое.

– Лавейн, – без колебаний выбираю я.

Отец приподнимает брови, и я закусываю губу. Он знает, кем была моя мать, это ясно. И он знает, кто я такая.

– Ты знаешь, ведь так? – произношу я. – Что Мэтти… она как мама. Как я.

Отец моргает, а потом кивает.

– Я боялся этого, но не был уверен.

– В Камелоте я смогу помочь ей. Оградить ее от… – Я не нахожу слов.

Оградить ее от того, как все закончилось для моей матери.

Но отец все равно слышит то, что я не могу произнести.

– Я боялся, что призрак твоей матери будет преследовать меня до конца моих дней, Элейн. – Он затихает. – Я не перестану думать… что, если б