Морганой единственные женщины… отец беспокоился. И, думаю, не зря.

Я закусываю губу.

– Не о чем тут беспокоиться, Лавейн…

– Как его зовут? – встревает он. – Того рыцаря с темными волосами.

Отпиваю эль из кружки, смакую его горький вкус… лишь бы отвлечься от вопроса.

– Ланселот, – отвечаю я наконец. – Он вырос на Авалоне, мы давно дружим. И он пока еще не рыцарь, но один из лучших воинов, которых я видела. Уверена, Артур посвятит его в рыцари сразу после коронации. Он будет его правой рукой.

Не знаю, почему я все это говорю, почему стараюсь выставить Ланселота в выгодном свете… братьям лишь станут понятнее мои к нему чувства. Но мне не нравится, как Лавейн о нем говорит, – будто о крысе, прокравшейся в лагерь.

Лавейн и Торре переглядываются.

– Тебя долго здесь не было, Элейн, – произносит Торре. – Похоже… тебе стоит узнать кое-что о мужчинах. О том, что бывает…

– Ох, Дева, Мать и Старуха, хватит, – выдавливаю я прежде, чем он успеет сказать что-то еще. – Я ведь не под камнем жила, а на Авалоне. Поверьте, там подобные вещи тоже происходят, да и люди об этом говорят чаще. Я знаю, о чем вы, так что хватит.

Торре краснеет и кивает. Выглядит он так, словно с его души камень свалился.

– Но все же, – продолжает Лавейн. – Я видел, как он тебя касается. И слышал, какие вольности позволяют себе фейри, так что…

– Знай тогда, – прерываю его я, пока он не добрался до описания этих самых вольностей, – Ланселот не какой-то неуклюжий грешник, каким вы его представляете. Он попросил моей руки. И я его отвергла.

Я не рассказываю им о том, что произошло на острове и что делали мы, совсем не думая о последствиях. Пусть я плохо их знаю, но они все еще мои братья. Я скорее умру, чем буду обсуждать с ними некоторые вещи.

– Вот и хорошо. – Торре кивает. – Ты ведь говоришь, он даже не рыцарь… тебе стоит поискать себе герцога.

– Да какого там герцога! – фыркает Лавейн. – Пусть метит в короля.

– Мы с Артуром просто друзья. И, если вам станет от этого легче, я пока вообще не собираюсь замуж. У меня еще слишком много дел.

Они снова переглядываются – так, словно совсем мне не верят. Я вздыхаю.

– И я отвергла Ланселота не из-за его происхождения или отсутствия титула. В одном его ухе больше благородства, чем в любом герцоге, которого я встречала… может, кроме отца.

Жду, что братья начнут со мной спорить, но Лавейн только задумчиво поднимает на меня глаза.

– Тогда почему ты его отвергла?

На этот вопрос у меня ответа нет. По крайней мере такого, которым я могла бы с ними поделиться.

– Я не думаю, что это принесет мне счастье. – В это я хотя бы верю. – Но прошу, хватит говорить об отсутствии у меня личной жизни. Лучше расскажите о себе! Когда я уехала из дома, вы были грязными сорванцами, которые бегали друг за дружкой с деревянными мечами. А теперь вы уже женаты. И у вас есть дети. Расскажите о них.

Они опять переглядываются, и я вспоминаю, каково это: расти рядом с ними, бегать следом, пока они где-то в другом мире. Иногда мне казалось, что они говорили на языке, которого я никогда не пойму. Наконец Торре качает головой.

– Все началось со свиньи. – Глаза его сияют, и он начинает историю о том, как встретил свою жену.

29

Артур поднимает нас до рассвета: судя по его виду, поспать ему почти не удалось. Мы все переживаем за Гвен, но для него на карту поставлено слишком многое. Мы все любим Гвен, но только один из нас готов отдать свое сердце девушке, которая его уже разбила. В надежде, что она передумает. Да еще и на глазах у всех.

– Он ведь знает, какой я становлюсь, если не высыпаюсь, – бормочет Моргана, пока мы сворачиваем свою палатку в блеклом свете затухающего огня.

Палатка Артура уже собрана, и он обходит лагерь, безуспешно поторапливая остальных.

– Клянусь Девой, Матерью и Старухой, если он подойдет к нам…

– Не нужно ему угрожать, – отвечаю я, с трудом заставляя двигаться собственное тело.

Сон все никак не хочет покинуть мои конечности: руки тянет вниз от усталости, и я с трудом сворачиваю лежанку.

– Думаю, он и так боялся тебя будить. Но видеть Гвен он хочет сильнее.

– Хочет, чтобы она его поскорее отвергла? – продолжает бормотать Моргана.

Она устала и не в настроении, потому я ее и не поправляю. На всякий случай нахожу глазами Артура, желая удостовериться, что он ее не слышал: он все еще на другой стороне лагеря, носится между людьми моего отца. Он сейчас больше похож на ребенка, который проснулся пораньше в день своего рождения, а не на короля.

– Хочет, чтобы все поскорее закончилось. – Я снова сосредотачиваюсь на своей лежанке. – А может, просто очень хочет ее увидеть. Он ведь влюблен. Не думаю, что письмо Гвен это изменило.

Моргана фыркает и закатывает глаза, а потом сворачивает палатку так плотно, что я не сомневаюсь – использовала магию.

– Надеюсь, он планирует очаровать ее не только своей любовью, – говорит она.

Я поднимаю на нее взгляд, и она хохочет.

– Прости, прости… что, я должна сильнее верить в брата?

– Ты должна верить в меня.

Каждая мышца моего тела болит от езды на лошади. Три дня в седле, и я готова сдаться. Еще один – и я превращусь в трясущийся лист. Когда вдалеке появляется замок, мне хочется рыдать от облегчения. И он точно лионесский – так далеко в глуши. Карты местности – те еще предатели. Не так много альбионских картографов рвалось сюда, но замков здесь немного. Меньше, чем в других странах.

Так что это наверняка он.

– Словно из кошмара, нет? – косится на него Ланселот.

Солнце уже высоко, почти полдень, но небо затянуто облаками, и свет превращает все вокруг в серость.

Сам замок – по крайней мере внешне – похож на замок отца в Шалоте. Те же высокие башни, те же стены… но вместо серого камня Камелота или белого камня Шалота замок Лионесса собран из темноты – камня цвета воронова крыла. Такого черного, что он поглощает весь свет вокруг.

– Разве что чуть-чуть, – отвечаю я, хотя это и преуменьшение.

Одного взгляда на замок хватает, чтобы во мне поселился ужас, которому я не нахожу названия.

– Летом тут очень жарко. – С другой стороны ко мне подъезжает Гавейн – он смотрит на замок