– Леха, зайди ко мне, – бросил он в трубку послетого, как его соединили со Смирновым.

– А чаем напоишь?

– Обязательно.

– Тогда бегу…

И ведь на самом деле прибежал! А как иначе он успел быдостичь кабинета Голушко еще до того, как тот опустил трубку на рычаг?

– Ты, Смирнов, прямо как племенной рысакносишься! – рассмеялся Митрофан, едва завидев товарища на пороге. –Неужто так чаю хочешь?

– Очень, – серьезно ответил Леха. – Твойрулет пересоленным был. И переперченным. До сих пор во рту палит…

– Не надо было его жрать в таком количестве. –Митрофан щелкнул по кнопке электрического чайника.

– А с чем чай будет?

– С «таком».

– Это как?

– Просто… «так»! То есть пустой.

– Не, Голушко, ты что, издеваешься? Пустой я б и у себяв кабинете попил…

– Тогда топай к себе. Как попьешь, сюда вернешься.

– Мить, не жмоться, а? – заканючил Леха. –Печенюшечку выдели… Хоть одну…

– Да ты все триста граммов с утра слопал!

– Значит, в следующий раз сразу полкило бери.

– В следующий раз я кабинет запру, чтоб ты в него дозавтрака не просочился! – обалдев от Лехиной наглости, рявкнулМитрофан. – Так ты чай будешь? С «таком»?

– Буду, – обреченно вздохнул Леха.

Заварив ему пакетик «Ахмада» и поставив стакан на стол,Митрофан передал содержание телефонного разговора с отцом. Выслушав его, Лехасначала чаю хлебнул и только потом сказал:

– Обыск надо в общежитии для персонала провести.

– Да, я тоже так думаю, – согласился с нимГолушко. – И в первую очередь у этих четверых: плотника, прокатчика,охранника и библиотекаря.

– Да брось, Митя! Снотворное мог стянуть любой человекиз обслуги. Пока Марченко, к примеру, были на ужине, он проник в комнату…

– Каким образом?

– Что за вопросы дилетантские? Отпер дверьуниверсальным ключом!

– Нет у преступника никакого ключа. Иначе он не ломалбы задвижку на окне в бунгало Миловой. – Голушко пощипал ус – он всегда такделал, когда погружался в раздумья. – А еще мне думается, что кражаснотворного была незапланированной. Скорее всего, оказавшись в номере Марченко,убийца случайно увидел на тумбочке пузырек и решил его «прихватизировать»…

– Что ж… Вполне возможно… – Смирнов сделал ещеодин глоток и поморщился. – Ну и гадость этот ваш чай с «таком»… Может, ксоседям сбегать конфеточек поклянчить? Как думаешь, у кого можно ими разжиться?

Но Митрофан, казалось, его последних слов даже не слышал.

– Лех, – сказал он, стряхнув с себязадумчивость, – ты давай начальнику «Эдельвейса» звони. Требуй с неголичные дела этих четверых субчиков. Пусть он их по факсу пришлет. Причемсрочно. Как только информация до тебя дойдет, сразу ко мне…

– Ага, лады! – Леха отставил в сторону недопитыйчай. – А сладенького все же завтра принеси…

Митрофан швырнул в Смирнова ластиком. Тот увернулся и,победно улюлюкнув, выскочил за дверь.

Оставшись один, Голушко допил Лехин чай. После этого набралномер психолога Леонида Костина.

– Привет, Леня, – поздоровался с ним Митрофан.

– Здравствуй, – недовольно буркнул тот вответ. – Не рановато звонишь, а, Митя?

– Рановато, – покаянно вздохнул Голушко. – Нодо зарезу надо!

– Всем надо…

– Лень, я понимаю, что на составление полногопсихологического портрета требуется времени гораздо больше, но…

– На это, Митя, нужны недели… Если ты о полномпортрете… – перебил его Костин. – И заниматься я должен только твоимГабриелем, у меня же…

– Знаю, знаю, ты очень занят, – теперь ужеМитрофан оборвал собеседника на полуслове. – Поэтому я не прошу от тебясверхъестественного! Опиши мне преступника хотя бы двумя словами…

– Могу аж тремя! Мужчина средних лет.

– Издеваешься?

– Это ты, Голушко, издеваешься! Я даже твои материалыизучить не успел, только беглый взгляд на тексты бросил…

Мирофан смиренно молчал. Костин еще некоторое времяразорялся, но потом, возмущенно попыхтев, буркнул:

– Ладно, скажу еще кое-что. Твой Габриель – одинокиймужчина примерно твоего возраста. То есть ему от тридцати семи до сорока пяти.Скорее всего ни разу не был женат. Либо имел очень короткий опыт семейнойжизни. Родился и вырос не в нашей полосе. Думаю, где-то на юге (проскальзываютхарактерные для тех мест словечки). Умен, но не очень хорошо образован.Набожен…

– Ты хочешь сказать, что он верующий?.. –поразился Митрофан.

– Совершенно определенно.

– А как же главная заповедь «Не убий»?

– Поскольку мы говорим о человеке с явными психическимиотклонениями, то могу предположить, что он составил свой личный свод божьихзаконов, коему неукоснительно следует… – Костин перевел дух. – Все,Митя, пока больше ничем помочь не могу…

– И на том спасибо, Леня! До свидания.

Психолог распрощался с Голушко и отсоединился. Митрофанвернул трубку на рычаг и, подперев щеку кулаком, погрузился в раздумья. То, чтоо месте рождения и семейном положении подозреваемых можно узнать в личныхделах, бесспорно, радовало. Но чутье подсказывало Голушко, что эти факты ничегоследствию не дадут. А коли так – надо идти на аудиенцию к прокурору. Пустьордера на обыск выписывает…

Тут на столе задребезжал телефон.

– Слушаю, – бросил Голушко в трубку.

– Мить, я с директором «Эдельвейса» связался, –услышал он голос Смирнова. – Вот жду факса…

– Если только ждешь, чего звонишь?

– Чтоб ты к моему приходу подготовился…

– Оркестр заказал?

– Достаточно будет занять у соседей парочкуконфет! – хохотнул Смирнов и отключился.

Выругавшись сквозь зубы, Митрофан швырнул трубку на рычаг,после чего потянулся к сейфу. В нем под кучей бумаг лежала коробка конфет.Голушко купил ее в презент прокурорской секретарше Катюне, когда узнал, что этоее путевка в «Эдельвейс» Марго досталась. Хотел в понедельник преподнести, даоказалось, что женщина серьезно заболела (поэтому и не смогла поехать в домотдыха). С того дня коробка в сейфе и лежала, Катиного выздоровления ждала…

А дождалась ненасытного Смирнова! Митрофан решил скормитьконфеты Лехе. Все равно Катюни пока на работе нет. А когда она поправится, ондля нее другую коробку купит.

Ждать Смирнова пришлось недолго. Явился он минут черездесять, держа под мышкой толстый файл с бумагами.