обвинитель руки не подымет снова вышку просить.

— Это почему же? — не поверил Леонид.

— Во-первых, побоится, как бы я ещё чего не написал. Их же Москва подгонять начнёт. А прежде всего, дело вот в чём: так как тень на прокуратуре появится, то знаешь, какой резонанс всё примет! Ого-го, брат! Им нельзя будет и заикаться о вышке. Получится, что мстят они мне. Понимаешь? А им нельзя заинтересованность ведомственную проявлять. Прокуратура объективной должна оставаться. Верный ход?

— Адвокат надоумил?

Рудольф ещё не остыл от криминального апофеоза, поэтому оставил без ответа вопрос Леонида.

— Дошлый он у тебя, мастак, — угрюмо позавидовал сын.

— Защитник у меня мировой мужик, — согласился Рудольф. — Но его заслуги в этом никакой. Если я кому обязан, то только генералу. Он надоумил ненароком. Я уж потом сам до всего допетрил.

— А денег, значит, тратить не желаешь? — подытожил Леонид.

— Мразь уголовная обведёт нас вокруг пальца и под монастырь подставит, — зло отмахнулся Астахин.

— Ты сам-то от них не открещивайся, — ухмыльнулся Леонид. — Недалеко откатился со своими приёмчиками.

— Мал ещё мне оценки выставлять, — Астахин не терпел критики от равных, а тут собственный щенок голос подал, да каким тоном! — За отца держись! Не на тех равняешься!

Но Леонида уже понесло.

— А я никакой разницы не вижу, — процедил он сквозь зубы, осклабясь ядовитой усмешкой. — Чем ты лучше их? Меня-то зачем в тюрьму законопатил?

— Что ты мелешь?

— Я-то как раз в здравом рассудке. Деньги заграбастал, нас всех бросил на произвол судьбы! С сыном не посчитался! Один за границу хотел махнуть? А нас в тюрьму! Меня за дурака держал. Со своими письмецами в Питер гонял, как слепого котёнка!

— Я хотел тебе всё объяснить, но времени не было…

— То, что ты хотел, то и получилось! — выкрикнул Леонид.

Определённо, у него начиналась истерика. Нечаянное слово отца, невразумительный намёк, неосторожное оскорбление всколыхнули его обожжённое в тюрьме нутро, защемили неокрепшую юношескую душу, и он взорвался в эмоциональном порыве:

— К финнам мечтал рвануть! Да ничего не выгорело у тебя! Вот и сидишь ты теперь пнём, в паутине запутался, мыслишки юродивые перекатываешь, как вывернуться. Только от твоих чудных замыслов всем близким не в радость. Я-то стерплю! Мне не впервой! А на это что скажешь?

Леонид выплюнул на ладонь что-то изо рта и протянул отцу.

— Что это?

— Привет с того света!

На ладони Леонида переливалась в слюне чёрная жемчужина.

— Узнаёшь?

— Викино ожерелье? — мелькнула страшная догадка в глазах Астахина.

— Её.

— Что с ней?

— Не догадываешься? — будто наслаждаясь, добивал Леонид отца. — Ты её бросил с ребёнком! Одну! Так?

— За ней приглядывали… — Астахин затравленно перекладывал жемчужину из одной руки в другую, не зная, как от неё избавиться, казалось, она нестерпимо жгла ему ладони. — Ей нельзя было со мной. Вдвоем бесполезно за бугор бежать.

— Мне вредно, ей нельзя!.. — не унимался Леонид. — Она вены вскрыла! Нашла выход! А я вот струсил поначалу, а потом сокамерники отговорили. А ты их за мразь посчитал!

— Что с ребёнком? — только и выдавил из себя Астахин.

— Она не тебе ровня! Мучить его не стала. Лёгкой смерти придала. А то мыкался бы по приютам да тюрьмам, в тех местах, что ты мне уготовил.

— Ну, зачем ты так?

— Говорю, как есть, — Леонид готов был сорваться в плач, голос его осип от крика, истерика заканчивалась, он обессилел и едва владел собой. — И Валентина ты сгубил…

— Как? Это про него мне говорил генерал? Как же так? Никогда бы…

— Тебе не до нас, ты с генералами беседы разводишь…

— Опять ты! — Астахин в отчаянии закрыл лицо руками. — Ну, как мне тебе объяснить!..

— Не нуждаюсь я в твоих объяснениях! — Леонид вдруг дёрнулся, вскочил на ноги, рванулся к двери камеры и из всех сил забарабанил по железу.

— Не хочу тебя видеть!.. Откройте! Откройте! Уведите меня отсюда!

Интриги и заговоры, честь и совесть

В десятом часу утра, когда не седеющая даже с возрастом вихрастая голова Тешиева едва начала подыматься от вороха документов, кучи бумаг и стопок, крепко сшитых уголовных дел, недремлющие глаза бдительного советника юстиции, пристроившегося поодаль у окошка на стуле, засверкали, оживившись, и Яков Готляр облегчённо вздохнул вместе с шорохом последней страницы толстого тома, перевёрнутой заместителем прокурора области.

— Это всё? — с недоумением спросил Тешиев. — Всё, что вам, Яков Лазаревич, удалось собрать, надзирая за следствием по этому делу?

— Только копии необходимых документов… — услышал он ответ смутившегося прокурора отдела.

— Не густо.

— Секретное производство, Николай Трофимович. Что же вы хотели? Я же вас приглашал в управление сходить, почитать там материалы дела. Однако это не шутка, несколько десятков томов!

— Сварганили снежный ком из рядовой уголовщины!

— Не скажите, Николай Трофимович, — не сдавался советник, — полтора года шло следствие. Все лучшие оперативные силы управления Максинов задействовал.

— Вот я и говорю, — печально усмехнулся заместитель. — Настоящей китайской стеной огородили нас от обычного вора. Я слышал, генерал-то лишь Боронину докладывал обо всех тонкостях, а вас — в сторону? Кто надзор за следствием вёл, мы или генерал милиции?

— Вы всё шутите, Николай Трофимович, — горько пожаловался Готляр, — а я чуть в больницу не слёг на нервной почве. Словно тяжкая ноша с плеч сейчас свалилась. Наконец-то последняя точка поставлена.

— Я тебе вот что скажу, любезный Яков Лазаревич: рано радуешься. Рано.

— Что это вы! — замахал руками советник, не разобрав, шутит начальник, как обычно, или всерьёз гневается. — Не накличьте дурного!

— Шито дело белыми нитками, — не унимался Тешиев. — Однобокое следствие. Сплошь — обвинительный уклон.

— А что вы хотели? Оправдывать негодяя? Его расстрелять мало!

— За что же стрелять?

— Как? — удивился советник. — На миллион разворовал!

— А что, больше не воровали? И ничего. Обходились колонией.

— Но это дело!.. — Готляр задохнулся от возмущения. — Здесь столько замешано важных лиц!

— Замешаны, хочешь сказать? — Тешиев оборвал собеседника. — Однако обвиняемый не назвал ни одной мало-мальски известной фамилии чиновника или партийного лидера. Тебе не кажется это странным? Между тем именно ради этого генерал Максинов к себе его ночами вытаскивал. Не о бабах же они разговоры вели втайне от всех!

— Что вы, Николай Трофимович! — испугался советник. — Откуда мне знать? У меня информация только в рамках уголовного дела.

— И что же за его рамками? — не отставал заместитель.

— Я слухов повторять не стану.

— Вот! — многозначительно поднял руку Тешиев. — Догадки опережают наш любопытный разум. Это называется одним мерзким словом — сплетни! Обросло ими следствие и само дело, хотели вы этого или нет.

— Всем рты не закроешь… — повёл плечами Готляр.

— Не