своём талмуде. — Оно ведь напрямую на дело Астахина выходит?

— Подозреваемые отрицают причастность, — Ковшов спокойно опёрся в поверхность стола, — а доказательств недостаточно. Хотя ваше предположение не беспочвенное. Это, несомненно, звенья одной цепи. Но эпизоды по двум отказным материалам с фиктивным уничтожением икры пока вменены в вину лишь конкретным работникам милиции. Игралиеву, скорее всего, будет предъявлено обвинение в служебной халатности. Руководители рыбацких звеньев, причастные к хищениям, понесут ответственность за свои делишки.

— А как же Астахин?

— Звеньевые в подчинении у него не состоят, связь с ним отрицают, поэтому нет оснований соединять дела в одно производство. Но беспокоиться нет оснований: Рудольфу и самим наворованного хватит с горкой.

— А как же неучтённые излишки?

— Звеньевые берут на себя.

— Основательно он их подмял! — Игорушкин тяжело покачал головой. — Великий комбинатор умрёт в Астахине!

— А история с трупами женщины и ребёнка? Чем она завершилась? — ещё один пунктик нашёл в своих бумагах въедливый заместитель.

— Криминал имеется, но привлекать некого. Экспертиза подтвердила версию, что Виктория Салентова, работавшая поваром на рыбнице Рудольфа, умерла в результате сильной потери крови вследствие вскрытия вен. Смерть её ребёнка наступила в результате механической асфиксии. Попросту говоря, перед самоубийством мать придушила новорождённого.

— Астахина сына?

— Его, — кивнул Ковшов. — Когда тот пытался удрать за бугор, она, видимо, в состоянии душевной депрессии свела счёты с жизнью. А чтобы дитё не мучилось без матери, решила и его судьбу. Трагедия.

— Женская психика — загадка, — рассудил, хмурясь, Игорушкин. — Подвёл стервец всех под монастырь.

— Другие версии проверялись? — не отставал заместитель.

— Занимались следователи и другими версиями. Но они подтверждения не нашли. — Ковшов с интересом взглянул на Тешиева. — А что, Николай Трофимович, у вас имеются иные соображения?

— Нет. Кем же она была Астахину? У него две подружки до этого простыми работницами на рыбнице значились. Осетров потрошили. Повариха, до этой, последней, была, ребёнка имела, ещё одного рожать отправилась…

— Тамара Фёдорова.

— Да, Тамара. Родила. А после неё появилась вот эта, самоубийца…

— Виктория Салентова, — подсказал Ковшов.

— Фамилия какая! — закачал головой заместитель, — Виктория Салентова! Прямо артистка из канкана.

— Ребёнка Салентова родила от Рудольфа, — сухо констатировал Ковшов. — Личность её милиция особенно не выясняла. После вскрытия за трупом кто-то приехал не то из Горького, не то из Костромы и увезли на родину хоронить.

— Заканчивают следствие по делу Иргалиева? — заместитель захлопнул свою папку.

— Дело почти готово для направления в суд, Николай Трофимович, — улыбнулся Ковшов, — но судья в частной беседе со следователем рекомендовал не торопиться, пообещал приостановить рассмотрение.

— По каким основаниям?

— Ну что ж ты, Николай!.. — Игорушкин усмехнулся. — Понять не можешь этих штучек? Ждёт судья, пока вы в областном суде основное дело рассмотрите на всю банду, определитесь с мерой наказания. Хочет он, глядя на вас, своё дело рассмотреть, ошибок не наделать. Мудрец липовый!

— Понятно, — хмыкнул заместитель. — А законные основания для приостановления дела у него имеются?

— Да брось ты! — Игорушкин даже рассмеялся. — Найдёт судья основания. Не волнуйся. Знает, что творит.

— Да, конечно, — согласился и заместитель. — Судья знает, что делает. Я, Николай Петрович, как раз по этому поводу к вам и забежал.

— Что такое? — прокурор ещё пребывал в ироничном расположении. — Процесс не успел начаться, а проблемы на пороге?

— Я пойду, Николай Петрович? — поднялся Ковшов.

— Давай, давай, — кивнул ему прокурор, — готовьте все бумаги с Колосухиным, чтобы после обеда я смог подписать. Скажу по секрету, мне уже первый секретарь из нового райкома названивал, интересовался, кто прокуратуру в районе возглавит. Но я ему ни гугу. Понял?

— Всё ясно, — откланялся Ковшов.

— Ну что случилось, Николай? — Игорушкин устало развернулся к заму. — Новые мысли родились по поводу процесса? Что-нибудь недоделали следователи из милиции?

Заместитель молчал, набираясь духа.

— Пойдёт дело-то в суде? Что молчишь? Какой ещё криминал обнаружил?

— Следствие проведено на средненьком уровне, Николай Петрович. Можно было бы и лучше.

— Ну что теперь говорить? — развёл руки прокурор. — Теперь венец нужен. Приговор. Тебе все карты в руки.

— Здесь вся и закавыка.

— Как? — Игорушкин побагровел. — Готляр дело читал, Колосухин дело читал, а у тебя закавыки полезли? Ты думаешь, что говоришь?

— Николай Петрович…

— И слушать не желаю! Дело должно пройти! Нам нужен приговор. И не просто приговор! А только расстрельный! Вышка нужна этому паразиту!

— Отвод мне хотят заявить…

— Что?

— Отвод.

— Какой ещё отвод? Кто? Почему?

— Подсудимый заявит сегодня. Перед началом процесса. Как только состав суда объявят.

Краска на лице прокурора области медленно меняла цвет. Лоб его побелел и белизна эта с синюшными оттенками спускалась к щекам по мере того, как он постигал всю ужасную глубину услышанной новости.

— Ты меня угробить хочешь? — наконец выдавил из себя Игорушкин, приходя в себя. — Ты что сказал? Кто сообщил? Каразанов?..

— Думаю, ему известно. Но информацию передал по телефону не он. Из следственного управления милиции. Только что.

— А они откуда знают? Впрочем!.. Конечно! По своим оперативным связям… Но ведь это провал!

Тешиев старался не смотреть на Игорушкина. Боялся за его больное сердце, о котором давно знал.

— Подожди-ка… — Тешиев напряжённо следил, как Игорушкин поднялся, походил по кабинету, постоял у окна, вернулся к столу, попил водички, тяжело дыша. — Подожди-ка, а каковы основания для отвода?.. Сказали что-нибудь по телефону?.. И кто звонил наконец?!

— Не спросил я, и голос не узнал. Самого словно током ударило, — Тешиев не поднимал головы. — Но можно догадаться… Основания для отвода предусмотрены законом: или я знаком с подсудимыми, или, хуже того, был у них на рыбнице, поэтому сам, мол, причастен к этому грязному делу… Так надо понимать. Что ещё?.. Другие, формальные, основания, кому понадобилось, найдут. Родственные, например… Если захотеть, можно подыскать и ещё!

Тешиев сбился, махнул рукой, замолчал.

— Какие родственники? Чего ты городишь? Возьми себя в руки! Что раскис, как баба? И меня гробишь! — Игорушкин приходил в себя, преображался, будто сбрасывая паутину невидимой напасти. — Вы догадываетесь, чем дело может кончиться? Полным крахом!

— Чего ж голову морочить? Провокация готовится! И всё тут. Явная подстава, — размышлял Тешиев.

— Решение немедленно надо принимать! — оборвал его Игорушкин. — Правильно я понимаю?.. Не слышу… Ты язык проглотил, что ли? Ты мне вот что скажи, Николай…

— Что? — напрягся заместитель.

— Только, как на духу!

Тешиев не отвёл взгляда от пронизывающих глаз Игорушкина.

— Есть хотя бы малейшие основания для протеста?

— Нет!

С минуту они молчали, казалось, не дышали оба.

— Не знаю никого из подсудимых, не видел и не бывал в их логове… — Тешиев будто разговаривал сам с собой. — Чем удостоился такой гадости?.. Кому обязан?.. Приходится только догадываться.

— Этого мне достаточно! — оборвал его Игорушкин,