черты лица его заострились, глаза метали молнии. — Провокацию затеяли! Сломать процесс пытаются. Не думали мы об этом. Не готовились к такому обороту. Вот и разнюнились оба. А им пальцы в рот не клади. Акулы! И Рудольфом кто-то руководит покрупнее и поумней. Это наш давний тайный враг, о котором мы с тобой, Николай, не думали не гадали. А он ждал случая. Вот и развернулся.

— Что думаете предпринять?

— А тут и думать нечего. Я сейчас звоню Всечасстнову. Пусть включается. Переговорит с Каразановым, и тот отвод отклонит как необоснованный.

— Нет! Никому звонить не надо.

— Это ещё почему?

— Неизвестно, кем санкционирована эта акция? Нет ли у них уже готового решения? Вы правы, следует выяснить: кто стоит за всем этим, только ли один Астахин?

— Времени нет, — мучился Игорушкин. — Многие в подозрениях, но где взять время, чтобы всё распутать? Это ловушка!

— Да мы ничего не знаем, — волновался заместитель. — Можно лишь догадываться, что провокация готовилась заранее. На предварительном следствии Астахин никаких ходатайств не заявлял. Хотя генерал обкому все уши прожужжал о прокурорских работниках, которые якобы на рыбнице у подсудимого бывали. Помните тот разговор?

— Было, — Игорушкин нахмурился, — при заместителе Генерального прокурора Боронин меня укорял.

— А ведь фамилий ни генерал, ни Астахин ни одной не назвали.

— И Течулина проверкой никого не установила.

— Вот! А что за этим последовало?

— Что?

— Дальше, как умерло. И следственным путём никто из наших не выявлен. Да и среди судейских тоже. Сплетня сплетней и осталась. Запущенный кем-то слушок не сработал, и тот, кто его запустил, затаился до времени.

— Учитывать надо, что дело засекречено было.

— От кого?.. От нас с вами?

— Ты скажешь, от нас… Мне генерал постоянно звонил. Кроме того, читал дело Колосухин, он продлял сроки и обвинительное заключение утверждал. Не было там ничего такого.

— Генерал в обком часто бегал. Какие вопросы он там решал?..

— Да брось ты! Чем ты обкому и генералу не угодил, чтобы на тебя такую ахинею нести?

— Кабы семь глаз на макушке да ушей поболее…

— Выбрось из головы. Это грязная затея Астахина и его адвоката. Их рук дело. Последняя надежда Рудольфа. Он, гадёныш, накинул петлю тебе на шею, хочет вывести из игры.

— А какой резон?

— Ты же фигура! Не понимаешь? Заместитель прокурора области! Раз ты в суд идёшь, значит, ниже вышки требовать не станешь. Он тебя выбивает, а другого пошлют, тот вдруг дрогнет?

— Слабы аргументы…

— Кончать надо эту бодягу. Всё ясно. Сейчас же звоню, и проблема снимется. Нас поймут.

— Нет, Николай Петрович, не звоните. Неспокойно у меня на душе.

— Да уж, какое тут спокойствие!

— Может быть, так и было ими задумано? Может, ждут они этого звонка? Запишут на магнитофон?..

— Нас?! Они? Что с тобой, Николай? Веришь сам в то, что говоришь?

— Я?.. А вы мне? — внезапно в упор спросил Тешиев. — Верите?

Вопрос застал Игорушкина врасплох. Он опешил, тупо уставился на подчинённого, вникая в услышанное. Глазки его сделались маленькими и злыми, налились кровью и яростью. Не выдержав, он сорвался на крик:

— Да как ты смеешь, чёрт возьми! Соберись! Похоже, удалась им эта гадость… Задрожал ты! Разнюнился! Всё это заготовлено, чтобы ты вышку главарю не просил. И они этого добились.

— А я и не собирался.

— Как? — остолбенел прокурор. — Ты что задумал?

— Николай Петрович, а вам из обкома не звонили?

— Ну, ты даёшь! Совсем свихнулся…

— Значит, не звонили… Ну а какая по этому гнусному делу может быть исключительная мера наказания, Николай Петрович? Подумайте сами.

— Не понимаю я тебя. Растащил Астахин на миллионы. Народ шумит. В Москве таких раскатывают на полную катушку. К стенке давно ставят. Юрий Владимирович Андропов твёрдую политику держит, пока Леонид Ильич временно отошёл от дел из-за болезни. И правильно делает. Народ его поддерживает. Давно пора. Мы заждались такого жёсткого человека! Да что я тебе глаза открываю?

— Это лозунги, Николай Петрович. Я тоже с ними согласен. Но у нас конкретное дело на рядового вора. Да, он преступник. Да, ему предъявлена статья девяносто третья прим. Она предусматривает в качестве альтернативной и такую меру наказания, как исключительную. Но это предел! А что в этом деле исключительного? Только то, что ходят всевозможные слухи о причастности милиции, прокуратуры и судей? Да… чуть не забыл главного — ещё партийные работнички. Так их во всех конфликтах хватает. Без их длинного носа не обходится ни один скандал. Но никто не называет их имён. Вот в чём интрига!

— Куда гнёшь-то? — не понимал прокурор.

— Я пытаюсь угадать, кому нужна смертная казнь главного подсудимого. Ведь генерал с ним один на один соизволил встретиться…

— Давай без философии. Не мудрствуй. Попроще.

— Вышка Астахину нужна тем, кто замешан в деле. А расстреляем мы его, никто ничего не узнает. Никогда.

— И не расстреляем, не узнают. Гнилая твоя логика. Он не заговорит.

— А почему? Получит, к примеру, свои пятнадцать лет. Посидит. Повкалывает на лесоповале. Хлебнёт лиха после речных раскатов, тёплых баб да чёрной икры и задумается. За кого муку принял?.. Обида сгложет одному лямку тянуть. Он человек умный. Вот и начнёт вспоминать и отписывать.

— Он до зоны не доберётся, ему глотку запечатают те же заинтересованные люди.

— А вот это уже наша с вами задача не допустить такого конца.

— Бред! — схватился за голову прокурор. — Все твои глубокомысленные измышления — инсинуации! Отвод, заявленный этим пакостником, тебя рассудка лишил. Зачем морочить голову, глупые догадки строить? Ты в суд думаешь идти?

— А по-другому мне нельзя. Теперь уже точно. Обязательно надо идти. В любом состоянии, больным или…

— Живым, живым, трагик! — прокурор поискал кнопку под крышкой стола. — Подвезёт тебя Михал Палыч до суда.

— Спасибо, Николай Петрович. Я пешочком пройдусь. Остужу голову…

* * *

В областном суде, поднявшись на второй этаж, Тешиев прошёл в приёмную и уже коснулся двери кабинета председателя, как его опередила бойкая секретарь суда:

— Николай Трофимович, вас прокурор области просил позвонить.

— Да мы только что расстались?

— Вот он и просил сразу позвонить, как придёте.

— Ну-ну… — набрал номер телефона Тешиев. — А Всечасстнов у себя?

— Все на месте.

— А Каразанов?

— Вас ждёт.

— Подсудимых привезли?

— Арестантская рано прибыла. На удивление.

— Вот и прекрасно, — Тешиев приложил трубку к уху и услышал:

— Николай, ты?

— Я, Николай Петрович. Вот, добрался. Все на месте. Сейчас начнём.

— Заходил уже к кому-нибудь?

— Не успел. Из приёмной звоню.

— Ты вот что, Николай… — голос в трубке пропал.

— Не слышу, Николай Петрович?

— Ты вот что. Вернулся бы ко мне. Разговор есть.

Тешиев