прав ты, Яков, и не ведаешь того. Вот твоё главное заблуждение, — посочувствовал Тешиев подчинённому.

— Не пойму я вас…

— Рты надо уметь раскрывать подозреваемым, — наставительно отчеканил заместитель прокурора. — В этом и есть основная задача предварительного следствия, которое закон обязывает устанавливать её светлость — объективную истину или…

Тешиев лукаво улыбнулся собеседнику. Тот мрачно молчал.

— … или правдивую картину преступления.

— И что же? Зазря, что ли, следователи и оперативники ночей не спали, лбы долбили, собирали по песчинкам доказательства?

— В суде послушаем, что они насобирали. Вот там всё подлинное, истинное и попрёт. А здесь что?..

— Что? — автоматически повторил советник.

— Предварительное следствие. До суда и для суда, — как в детском саду маленьким разъяснил заместитель.

— Полтора года длилась канитель, — со значением и обидой закатил глаза Готляр, — больше сотни свидетелей допрошены. Тяжкий труд!

— А что за свидетели? Ты вникал по-серьёзному? — Тешиев зло насторожился. — Рассказывают они то, что не видели. Всё слухи. Построено обвинение на догадках. Ни один рыбак полностью не признался.

— Рудольф всех запугал. Письма его перехватили с указаниями, чтобы молчали подельники.

— Это что же за соловей-разбойник? Всех молчать заставил!

— Явки с повинной от него не добились.

— Вот как! Зачем же встречался Астахин с генералом? Какие тайны раскрыл?

— Рассказывают, что встречался… — замялся Готляр.

— А где же протокол?

— Нет протокола.

— Я что-то не пойму… Извини, Яков Лазаревич, Игорушкиным вам поручен надзор за следствием в милиции, а выходит, что Максинов этим заправлял?

— Официально в деле этого нет, — поспешно затараторил нахохлившийся советник. — Бумаг о встрече Астахин генералу не писал. Протокол их беседы не вёлся. Но встреча была. После внушения генерала арестованный начал принимать пищу. Больше никаких просьб и жалоб он не высказывал.

— Вот, значит, как всё обстоит… — задумчиво постучал пальцами по столу заместитель прокурора. — Я об этом слышал ещё в пору первых дней следствия, обращал ваше внимание, что Максинов грубо нарушает закон, однако ничего не изменилось.

— Я Петровичу докладывал.

— А он? Не встречался с генералом?

— Встречался. Максинов будто бы заверил Петровича, что впредь его действия будут оформляться процессуально. Встречи с обвиняемым прекратил. Лично мне известно, что обком он регулярно информировал о ходе следствия.

Тешиев не сводил внимательных глаз с советника.

— В рамках дозволенного, — поспешил добавить советник.

— Из каких источников у вас это? — строго спросил Тешиев.

— Оперативные сведения, — отвёл тот глаза и вдруг выпалил: — Расстрела все требуют!

— Расстрела?.. Это кому же? Астахину или всем сорока арестантам? Прямо тридцать седьмой год… Кто же требует? — с ядовитой иронией поинтересовался заместитель. — Трудовой коллектив рыбзавода во главе с директором, которого самого надо судить?.. Или главбух завода, которая покрывала преступника?..

— Да при чём здесь тридцатые годы? Осточертел всем этот паразит!

— Ну, это не им решать! — сжал губы заместитель. — Это суд будет решать, какую меру наказания заслуживает подсудимый.

— Недолюбливаете вы милицию, Николай Трофимович, — как-то по-свойски, миролюбиво советник прикоснулся к рукаву мундира заместителя и хихикнул.

— С чего это ты, Яков? — взъерошился Тешиев, он таких шуток не принимал.

— Всё время их критикуете… и на совещаниях, и в беседах… методы их работы. В пустяках тяжкие грехи зрите.

— А ты внимательный! — уловив, откуда ветром подуло, горько усмехнулся заместитель. — Прямо как генерал Максинов заговорил! Тот с давних пор подозревает меня в излишней демократичности к преступному миру. Вроде я завышенные требования предъявляю к его сыщикам и следователям, отправляя назад дела на доследование. Лишь только поручили мне контролировать надзор за тюрьмами, заподозрил в милосердии арестантам, когда их из-под стражи освобождаю. Но почему-то всегда забывает, что они незаконно без продления срока сидят там месяцами.

— Ну, не совсем так… — попробовал сгладить ситуацию Готляр.

— Тебе лучше всех известно, — Тешиев жёстко упёрся в бегающие глазки советника юстиции, — если я сажусь в процесс по тяжкому убийству и вина доказана, редко ухожу без смертного приговора. И не потому, что у подсудимого глаза не голубые!

— Николай Трофимович, вы меня неправильно поняли!

— Но дело делу рознь, — не останавливался возмущённый Тешиев. — Тот — махровый убийца, а здесь зарвавшийся жулик! О какой вышке может идти речь?

— А Соколов? — вылетело само собой у советника. — Не смиловались над торгашом в столице! Смертную казнь отмерили.

— Я с делом его не знаком, — опустил глаза Тешиев. — О Соколове знаю не больше тебя. Как все, в «Известиях» прочитал. Но знаешь, Яков, будь я на месте обвинителя, что бы мне ни говорили, я бы ему вышку не попросил.

— Вы всё штампами мыслите, Николай Трофимович, — понизил голос Готляр, — душу-то прячете…

— А при чём здесь душа? — Тешиева пробило до смеха. — Закон есть закон.

— Значит, не будете просить вышку этой сволочи?

— Не запрягай, Яша, — серьёзным стало лицо Тешиева. — Скажи-ка мне, не запускали у нас в области руки в карман государства за миллионами?.. Вспомни хорошенько толстопузых директоров, заведующих и других чиновников. Но они в колониях сейчас, так сказать, трудом искупают вину. А этот? Чем этот рыбак вдруг всех заинтересовал? Кому не угодил? Почему ему только смерти желают?

— Ну, это я так, — смутился советник юстиции, — у меня лично никакого интереса к нему нет. Жаль, что милиция столько сил и времени на него угробила, а получился пшик.

— Это их долг, — устав убеждать, вздохнул заместитель и, взбадривая себя, хлопнул в ладоши от осенившей его мысли. — А давай-ка чайку? Процесс-то в десять начнётся. Успеем по стаканчику, и я побегу. Мне Лена прекрасный калмыцкий делает. Будешь?

— Не откажусь, — пересел поближе к столу советник. — Только это не калмыцкий чай, Николай Трофимович, он зелёным называется.

— Э-э-э… Зелёный не тот. Этот, словно спрессованный, твёрдый, как доска! Редкость, одним словом. Без блата не достать. Кстати, давление снижает, а перед судебным процессом это особенно полезно.

Тешиев потянулся к внутреннему аппарату, но руку остановил затрезвонивший на столе городской телефон.

— Николай Трофимович, — прозвучал незнакомый тихий голос, — вам сегодня в процесс садиться нельзя.

— Как это нельзя? — опешил заместитель и по привычке пошутил: — Кто запретил?

— Мой вам совет, скажитесь больным.

— Простите, но я, как назло совершенно здоров.

— Заболейте.

— Что случилось, в конце концов? Что за игры!

— Вам заявят отвод.

— Что? Отвод?.. Мне?.. С какой стати?.. Кстати, кто это звонит?

— Я вас предупредил…

И телефон запиликал короткими давящими сердце тревожными сигналами.

— Вот те раз! — откинулся на спинку жёсткого кресла Тешиев.

Многое бывало в его беспокойной жизни, но в такие ситуации попадать не приходилось.

— Лена! — всё-таки набрал он по аппаратной связи секретаршу в приёмной прокурора области, — Николай Петрович никуда не отлучился?

— На месте. Но к нему очередь наших сотрудников.

— Не впускай