— Да, — ответил мальчик. — Все понял. Папа, ты уже подкойкой?

Ральф все еще стоял у решетки. Его испуганная физиономияприникла к белым прутьям.

— Не делай этого, Дэвид! Я тебе запрещаю!

— Лезь под койку, говнюк, — сердито бросил Маринвилл,выглянув из-под кровати.

Смысл его высказывания Мэри одобрила, но подумала, чтоМаринвилл мог бы выразиться и покруче. Все-таки писатель. Какой-никакой, аписатель. Она же читала его «Радость», самую похабную книгу столетия. Кто бымог подумать, что Маринвилл окажется в соседней с ней камере. Правда, нос унего теперь, после того, как его обработал коп, никогда не станет таким, какпрежде. Но все равно сразу видно, что Маринвилл из тех, кто привык получать то,что хочет. Может, даже на блюдечке с голубой каемочкой.

— Мой отец отошел от решетки? — В голосе мальчика слышалисьстрах и неуверенность.

Мэри буквально возненавидела Ральфа. Играть у сына нанервах, когда они и так натянуты, словно гитарные струны.

— Нет! — рявкнул Ральф. — И не отойду! Убирайся отсюда!Найди телефон! Позвони в полицию штата!

— Я попытался позвонить по телефону в кабинете мистера Рида,— крикнул в ответ Дэвид. — Он отключен.

— Так найди другой телефон! Ищи, черт побери, пока ненайдешь работающий!

— Хватит молоть чушь. Полезайте под койку. — Мэри говорилатихо, не повышая голоса. — Чем, по-вашему, ему должен запомниться этот день?Мало ему убитой сестры, надо, чтобы он случайно подстрелил отца? И все в одиндень, еще до ужина? Ваш сын пытается всем нам помочь. Внесите и вы свою лепту.

Ральф посмотрел на нее. Его бледное лицо с запекшейся кровьюна левой скуле и виске было искажено страдальческой гримасой.

— Кроме Дэвида, у меня никого не осталось, — прошептал он. —Вы это понимаете?

— Разумеется, понимаю. А теперь марш под койку, мистерКарвер.

Ральф отступил от решетки, помялся, потом упал на колени изалез под койку.

Взглянув на камеру, из которой вылез Дэвид (Господи, как жеему хватило духу?), Мэри увидела, что старик-ветеринар тоже под койкой. Оттуда,словно два синих огонька, весело поблескивали его глаза.

— Дэвид! — крикнул Маринвилл. — Мы спрятались!

— Мой отец тоже? — В голосе мальчика слышалось сомнение.

— Я под койкой, — отозвался Ральф. — Я… — Голос его дрогнул,но тут же окреп. — Если эта тварь бросится на тебя, крепче держи револьвер истреляй в брюхо. — Он высунулся из-под койки, охваченный тревогой. — Револьверзаряжен? Ты в этом уверен?

— Да, уверен. — Дэвид помолчал. — Койот все еще переддверью?

— Да! — крикнула Мэри.

Койот еще на шаг приблизился к двери, опустив голову инепрерывно рыча, словно работающий на холостом ходу мотор. Каждый раз, когдаиз-за двери доносился голос мальчика, уши койота вздрагивали.

— Хорошо, я уже встал на колени. — Мэри чувствовала, какнапряжен голос мальчика. Нервы у него, должно быть, на пределе. — Я начинаюсчитать, держитесь подальше от двери, когда я дойду до пяти. Я… не хочу вкого-нибудь случайно попасть.

— Помни, что стрелять надо вверх, — крикнул ветеринар. — Нев потолок, но ствол приподними. Понял?

— Потому что он прыгнет. Да, я помню. Один… два…

Снаружи ветер чуть стих. И Мэри отчетливо слышала рычаниекойота и удары собственного сердца. Ее жизнь оказалась в руках одиннадцатилетнегомальчика с револьвером. Если Дэвид промахнется или не выстрелит вовсе, койот,несомненно, его загрызет. А потом вернется безумный коп и они все умрут.

— …три… — голос Дэвида дрожал все сильнее, — …четыре… пять.

Рукоятка двери начала поворачиваться.

2

Джонни словно вернулся во Вьетнам, когда одна смерть сменяладругую и это никого не удивляло. Особых надежд относительно мальчика он непитал, полагая, что пули попадут куда угодно, но только не в койота. Однакоспасти их мог только Дэвид. Как и Мэри, Джонни пришел к выводу, что иначе имотсюда не вырваться. Если вернется коп, они обречены.

Но мальчик удивил Джонни.

Прежде всего он не распахнул дверь, вероятно, понимая, чтота может удариться о стенку и отлететь назад, перекрыв линию огня. Мальчиклегонько толкнул ее, стоя на коленях с покрытым засохшей пеной лицом и широкораскрытыми глазами. Дверь еще открывалась, а правая рука Дэвида уже вернулась клевой, сжимавшей рукоятку револьвера, как показалось Джонни, сорок пятогокалибра. Слишком тяжелый револьвер для одиннадцатилетнего мальчика. Дэвиддержал его на уровне груди, приподняв ствол под небольшим углом.

Койот, должно быть, не ожидал, что дверь откроется, несмотряна доносившийся из-за нее голос. Он шагнул вперед, на мгновение замер, а ужпотом с рычанием прыгнул на мальчика. Это мгновение, подумал Джонни, и решилоего судьбу. Оно дало мальчику возможность собраться с духом. Дэвид выстрелилдважды, с паузой после первого выстрела, чтобы погасить инерцию и вернутьревольвер в исходное положение. Выстрелы в замкнутом пространстве громыхнулипочище грома. А затем койот, взвившийся в воздух в паузе между первым и вторымвыстрелами, врезался в Дэвида и сшиб его на пол.

Ральф Карвер вскрикнул и начал вылезать из-под койки.Мальчик вроде бы боролся с животным на лестничной площадке, но Джонни не могповерить, что у койота остались силы для борьбы. Он слышал, как пули попали вцель, и видел, что деревянный пол и стол окрасились кровью животного.

— Дэвид! Дэвид! Стреляй ему в брюхо! — орал Ральф,вернувшийся к решетке.

Вместо того чтобы стрелять, мальчик сбросил с себя койота,словно накинутое кем-то пальто, сел и огляделся, как будто вспоминая, гденаходится. На его рубашке остались кровь и шерсть. Дэвид оперся рукой о стену,поднялся и посмотрел на револьвер в другой руке, словно удивляясь, что он ещездесь.

— Со мной все в порядке, папа, успокойся, он меня даже непоцарапал. — Дэвид коснулся своей груди, чтобы убедиться, что это так, потомпосмотрел на койота. Тот был еще жив и дышал быстро-быстро, голова егосвешивалась с верхней ступеньки. В груди зияла огромная кровавая дыра.

Дэвид опустился на колено, приложил дуло револьвера ксвешивающейся голове, а затем отвернулся. Джонни увидел, что мальчик крепкозажмурил глаза, и сердце его растаяло. Своих детей он не жаловал: первыедвадцать лет они докучали ему, затем пытались тянуть из него деньги, но такого сынаон бы, пожалуй, потерпел. Что-то в нем было.