– Откуда вы знаете? – воззрился на него мужчина,испуганный этой речью. Создалось впечатление, что прокурор перечислялпреступления закоренелого рецидивиста. Прокурором был доктор, изобличеннымпреступником – больной.

– Оттуда, – сухо отозвался Денисов. – Я врач, и яне слепой. Какого черта дома никого нет, почему вас все бросили?!

– Они работают, а я нет, – глухо выдохнул мужчина,отводя глаза. – И так у них на шее сижу, что ж я еще буду…

У него прервался голос.

– А ну, сядьте-ка, – велел Денисов и силой заставилбольного опуститься на ступеньки. – Ничего, прямо сюда садитесь. Люба, сбегайза Михалычем, пусть придет с носилками.

– Да я и так дойду, – дернулся было встать больной, ноДенисов рявкнул:

– Сидеть! Сидеть, я сказал! Машина у нас с другой стороныдома, ближе не проехали – у вас асфальт около подъезда разбит, как бы нам не засесть.Донесем вас. И не спорьте! Хорошо, что вы себя в зеркало сейчас не видите, а топомерли бы от страха.

Он не отрывал глаза от лица мужчины, которое еще сильнейпобледнело. Синева под глазами сменилась чернотой, губы казались обугленными.Он дышал резко, часто.

– Вас как зовут?

– Калужин… Виталий Федорович.

– У вас случилось что-то, Виталий Федорович?

– Почему?

– Что микроинфаркт спровоцировало? Неприятность?Переутомление?

Денисов еще раз проверил пульс, неприятно оскалился и сновапринялся расспрашивать – у Алены создалось впечатление, просто чтобы отвлечьбольного от его страданий:

– Курить, пить резко не бросали?

– Откуда вы знаете? – вяло удивился Калужин.

– Я врач, сказано уже, – буркнул Денисов. – Такчто у вас произошло?

– Да знаете, как-то все разом накатило. И курить бросил, да.Меня жена все пугала раком легких, я ничего, а потом до астмы докатился. Бросалсто раз, никак не мог. Закодировался наконец, бросил… – Он махнул рукой. –Все шло хорошо, перхать и задыхаться перестал. И вдруг сегодня ни с того нисего – как-то так поплохело, знаете…

– Знаю, – сердито ответил Денисов. Эта интонация,впрочем, относилась явно не к Калужину.

Появился Виктор Михайлович – протиснулся в подъезд сносилками. Люба придерживала дверь.

Суриков поглядел на мужчину, сидящего на ступеньках,пробормотал что-то вроде «здрасте» – и покачал головой. «Он, наверное, тожедиагност не слабый, – подумала Алена, видя, как омрачилось лицошофера. – Да, наверное, станешь с такой работой диагностом!»

Расправили носилки на полу, помогли Калужину лечь. Он нислова не говорил, не возражал, двигался как во сне. Похоже, у него ни на что неосталось сил.

– Алена, вам придется помочь, – буркнул Денисов, иопять было ясно, что эта интонация не имеет отношения ни к кому конкретно, атолько к абстрактным и страшным понятиям по имени инфаркт и крупозноевоспаление легких.

Как они тащили носилки, об этом лучше не вспоминать. Алена,высокая и отнюдь не тощая, несмотря на все свои похудальные ухищрения, оказаласьпросто слабосильным муравьем по сравнению даже с Любой, не говоря уже омужчинах. Она так и не успела понять, помогала или больше мешала. К тому же еевсе время отвлекали разные мысли…

И все же, благодаря ее участию или несмотря на него, донеслиКалужина и устроили в машине очень быстро. Денисов с Любой забрались в салон,Алене пришлось снова сесть с водителем. Впрочем, на сей раз она была такпоглощена размышлениями, что даже не заметила этого. Да и хмурому Сурикову былоне до нее: «Фольксваген» осторожно выбирался из раскуроченного каким-то новымстроительством двора.

– Ничего, вы мне… в случае чего… адреналин в сердце, –донесся до нее голос Калужина. – Такой большой иглой…

Алена обернулась и увидела, что он пытается улыбнутьсясвоими черными губами.

Ну надо же! Сильный человек, очень сильный. Пожалуй, доманикто и не подозревал, насколько ему плохо, как опасно он болен. Всех берег,кроме себя. Всех пытался успокаивать. Вроде бы даже врачей сейчас хочетуспокоить, чтобы не так уж о нем тревожились.

– Адреналин? Большой иглой? Это вы фильм «Скала» смотрели?Жуткие враки, между прочим. Чтобы человек себе сам мог ввести адреналин всердце… Не верю! – с нарочитой бодростью сказал Денисов и с той жевеселенькой интонацией обратился к Любе: – Давай-ка спирт в вену. А насчетадреналина, Виталий Федорович, повторяю: ерунда. Стоит даже здоровое сердцеслегка задеть, оно сразу дает сбой. Даже если затронуть отдаленныерефлексогенные зоны, оно может остановиться…

Он вдруг умолк, а потом ахнул – и закричал:

– Калужин! Виталий Федорович! Ч-черт… Михалыч, врубай сирену– и гони, гони!

Алену вдавило в сиденье внезапным ускорением и жутким воем.Она то с ужасом смотрела на перегруженную транспортом дорогу («Фольксваген» струдом вырвался на среднюю полосу и полетел уж с совсем запредельнойскоростью), то оборачивалась, чтобы увидеть, как Люба и Денисов делают укол зауколом, непрямой массаж сердца, накрывают лицо Калужина то маской, то салфеткойс клапаном для искусственного дыхания…

У Любы – злое, красное, напряженное лицо; Денисов,наоборот, – белый от ярости и бесплодных усилий. Губы его были стиснуты внитку, он молчал, но один раз, когда Люба замешкалась с уколом, заорал на нее,заглушая сирену:

– Спирт в вену! Спирт, дура! – а потом заматерился так,что Алена не поверила ушам.

Но все это оказалось напрасным: и два предкардиальных удара,и новые уколы, в том числе и адреналин, введенный не в сердце, а в трахею, итрехкратная дефибрилляция, и новые уколы, и новая дефибрилляция – КалужинаВиталия Федоровича до больницы они живым не довезли…

– Три раза раскачивали, но без толку, – буркнул Денисовподбежавшему больничному врачу. – Отек легких развился плюс инфаркт.Потеряли, видишь. Люба, пойди жене его позвони, а я бумаги заполню.

Алена с трудом выбралась из кабины и тупо смотрела, каксанитары выгружают носилки с мертвым Калужиным. Внезапно ее пробило дрожью изатрясло так, что она застонала. Денисов обернулся, поглядел встревоженно.Подошел, подхватил под руку:

– Ну вот, достало и вас, железная леди?

Да, он оказался прав – и даже не представлял, до какойстепени! Алену трясло не только от ужаса перед новой смертью (которой уже засчитаные дни?!), но и перед тем страшным открытием, которое вдруг обрушилось нанее.