Рукопашный бой маньчжурской гвардии и французской пехоты на мосту Балицяо.

Европейская гравюра XIX века

После сражения у моста Балицяо англо-французские авангарды оказались в половине дневного перехода к востоку от стен Пекина. Император Сяньфэн эвакуировался на северо-запад, в старую маньчжурскую ставку Жэхэ, предварительно повелев считать своё бегство «непосредственным участием императора в военном походе». Глава Военной палаты «Бин-бу» (европейцы называли его на свой манер – военным министром) генерал Му был отстранён от должности, не столько за военное поражение, сколько за провал мирных переговоров с европейцами.

В этих условиях фактическим правителем империи Цин оказался младший брат императора принц Гун (И Синь, Исинь). В сложной системе чинов высшей маньчжурской аристократии он занимал её высшую ступеньку, сразу после императора, – его титул звучал как «Хошо Циньван», князь императорской крови первой степени родства. Англо-французы именовали его на европейский лад – «принц Гун».

Князь Гун. Фотография XIX века.

Обратите внимание на длинные ногти, характерные для маньчжурских сановников

Принцу Гуну в соответствии с его высоким званием полагался целый набор особых отличий – пурпурный шарик и трёхочковое павлинье перо на головной убор, пурпурные поводья и кисти на конской сбруе, особые походные чайники и т. п. Именно принц Гун во время Северного похода тайпинов был военным комендантом Пекина. Но вот защитить столицу империи от англо-французских войск «особые походные чайники» не помогли…

Уже на следующий день после сражения у Балицяо союзники получили послание из столицы Китая, в котором принц Гун сообщал об увольнении военного министра и о своём назначении главным переговорщиком о мире. Маньчжурский «князь императорской крови» просил европейцев прекратить военные действия.

Действительно, европейцы две недели оставались на месте у городка Тунчжао, но лишь по причине приведения в порядок обозов и ожидания подкрепления. В двух прошедших сражениях войска почти расстреляли патроны и снаряды, требовалось пополнить их запасы. К началу октября 1860 года англо-французская экспедиционная армия насчитывала 8 000 обеспеченных всем необходимым штыков и сабель.

5 октября в 6 утра интервенты двинулись к Пекину, шли сосредоточенно, опасаясь удара маньчжурской кавалерии. Ранним утром следующего дня вооружённые европейцы впервые в мировой истории достигли северо-восточного угла крепостной стены Пекина.

Город представлял собой в плане вытянутый с юга на север четырёхугольник: южная часть – китайский город, северная – маньчжурский «Нэй-чэн» (внутренний город), включавший в свою очередь «запретный город», дворцовый комплекс императора. Пекин окружал широкий ров и крепостная стена до 14 метров высотой, причём высота стен маньчжурского города превышала высоту стен китайского на 3 метра. Общая длина наружной крепостной стены составляла около 30 километров.

Сложенные из кирпича стены были внутри заполнены хорошо утрамбованной землёй и камнями. Наверху стены шли трёхметровой ширины зубцы, между которыми могли быть поставлены орудия. В зубцах были проделаны четырехугольные бойницы для гингальсов. По оценкам европейских офицеров, зубцы могли быть легко уничтожены артиллерией, но пробитие в стене бреши было делом весьма трудным и требовало значительного расхода снарядов.

Через каждые 300 шагов из ограды выступали четырёхугольные полубашни. Тринадцать наружных городских ворот с поля прикрывали полукруглые равелины. Их стены были аналогичной конструкции, но менее широкие, чем городские. Ворота в равелин находились сбоку слева, вследствие чего штурмующие не могли бы прикрываться щитами от огня и стрел с городской стены, а заняв ворота равелина, нельзя было разрушить выстрелами главные ворота.

В передней части равелина находилась четырёхугольная башня, возвышавшаяся над стенами на 15 метров. Башня имела четыре этажа, каждый с 20 амбразурами, по 12 на фронте и по 4 на каждом фланге, т. е. башня могла вместить до 80 орудий. На четырёх углах городской стены Пекина также находились аналогичные башни. Стены и все фортификационные постройки Пекина были сложены из серого необожжённого кирпича высокой твёрдости.

Амбразуры башен, расположенных у ворот и на углах городской ограды, закрывались деревянными щитами, на которых были нарисованы дула орудий, ибо сами башни в это время оставались практически невооружёнными и служили казармами для солдат. Пушек на стенах Пекина в действительности было весьма немного.

Основная масса китайских войск занимала северо-западную часть города, прикрывая дорогу на Жэхэ, куда «ушёл в поход» император, и летний императорский дворец Юаньминъюань в десятке километров от Пекина. Союзники решили, не увязая в огромном городе, двинуться к этому летнему дворцу – передовые части французов достигли его поздним вечером 6 октября.

Огромный дворцово-парковый комплекс был оставлен цинскими войсками, и лишь во внутреннем дворе французские разведчики вступили в схватку с несколькими десятками маньчжурских гвардейцев. Вооружённые мечами и луками, они ранили французского офицера, но были расстреляны европейскими ружьями.

Дворец Юаньминъюань был настоящей сокровищницей, в которой за два века маньчжурские богдыханы собрали ценности и произведения искусства всех императорских династий Китая. Англо-французы тут же сочли дворец своим военным трофеем и начали его грабёж, сначала централизованный, чтобы разделить ценности поровну между Англией и Францией, но потом, не удержавшись, европейские солдаты и офицеры бросились грабить индивидуально. Объём и стоимость похищенных ценностей не поддаются учёту. Например, разграбили ожерелья с самыми большими в мире жемчужинами, потом их продавали в Гонконге по 3000 лянов (111 кг серебра) каждую, а одному из британских солдат посчастливилось положить в походный ранец миниатюрную статуэтку Будды, одну из древнейших на планете, которую потом в Лондоне оценили в фантастическую по тем временам сумму – свыше тысячи фунтов стерлингов.

Неудивительно, что на следующий день в великолепном Юаньминъюане начались пожары. Естественно, англо-французы винили во всём неких китайских поджигателей. Вообще, судьба дворца очень напоминает произошедшее полувеком ранее разграбление и разорение французскими интервентами Московского Кремля.

Принц Гун вернул союзникам их парламентёров, арестованных Цэнгэринчи, когда европейцы начали атаку у Чжанцзяваня, правда, живыми лишь половину – остальных успели убить, посчитав европейское наступление вероломным нарушением мирных переговоров. Следует помнить, что и европейцы, в свою очередь, считали коварным нарушением переговоров само построение армии Цэнгэринчи на их пути к Пекину. Обе стороны абсолютно не доверяли и не понимали друг друга…