Путятин доказывает маньчжурам, что даже современное «улучшенное оружие будет отнято англичанами, как случилось на этот раз в Дагу, без подготовленных и обученных по-европейски солдат, устройства арсеналов и прочего». Российский посланник предлагает при помощи русских военных специалистов перестроить укрепления Дагу – «теперь англичане и французы с 10 маленькими судами и 2 тысячами войск ворвались в Тяньцзинь, тогда же они не в состоянии будут этого сделать с тройным числом судов и 20-тысячным войском».

В дополнение Путятин настаивает на скорейшем появлении в Пекине русского посольства, которое сможет «указать и объяснить китайскому правительству, что должно ему делать для отклонения новых требований англичан». Ведший с Путятиным переговоры командующий латной кавалерией голубого окаймлённого знамени маньчжур Хуа Шан «похвалил посланника за хорошую мысль» и даже согласился принять в будущем инструкторов, но от русского посла в Пекине категорически отказался.

Тем временем в далёком Петербурге по рекомендации адмирала Евфимия Путятина и директора Азиатского департамента российского МИДа Егора Ковалевского канцлер Горчаков представил императору Александру II кандидатуру будущего посланника и начальника русских военных инструкторов в Китае – Николая Павловича Игнатьева. Он был только что произведён в генерал-майоры за успешное выполнение дипломатических миссий в абсолютно средневековых Хивинском ханстве и Бухарском эмирате. Это было немаловажно для, как выразился Александр II, «трудного и щекотливого дела» в Китае.

Глава военно-дипломатической миссии в Китае генерал-майор Николай Павлович Игнатьев.

Фотография 60-х годов XIX века

Принимая во внимание всю сложность задачи по реорганизации китайской армии, решением военного министерства в состав военно-дипломатической миссии Игнатьева включили гвардейских офицеров всех родов войск: штабс-капитана Семёновского полка Зейфорта, поручика лейб-гвардии сапёрного батальона Зейме, капитана гвардии конной артиллерии Баллюзека, поручика Лишина и топографа Шимковича. Им в помощь придали 7 низших чинов – опытных оружейных мастеров, сапёров и одного строевого унтер-офицера.

5 марта 1859 года офицеры, командируемые в Китай, были лично приняты царём в Зимнем дворце. На следующий день миссия генерала Игнатьева покинула Петербург и через Москву, Пермь и Иркутск отправилась к границам «Дайцинского государства».

За ними от Ижевского завода следовал обоз в 380 подвод с нарезными ружьями – их отправили не морем, а трудоёмким в то время сухопутным путём, чтобы сохранить секретность. В целях той же секретности инструкторы следовали отдельно от обоза с оружием. Пушек требуемых калибров на уральских заводах не оказалось, поэтому их запланировали отправить в течение весны из Петербурга на морских судах.

Однако в конце апреля Игнатьев получил известия, что цинские власти отказались ратифицировать Айгуньский договор 1858 года, по которому России отходил северный берег Амура, а Приморье передавалось в совместное ведение соседних государств. Ещё 23 января 1859 года из Пекина в российский Сенат ушло письмо с официальным отказом принять российских офицеров – это решение мотивировалось тем, что после ухода иностранных судов из Тяньцзиня маньчжурам удалось собственными силами восстановить береговые укрепления, разрушенные англо-французскими войсками. Что касается ружей и пушек, то цинское правительство просило отправить их через пограничный город Кяхта в монгольскую Ургу и сдать там местному правителю-«амбаню».

Находившийся в это время в Пекине российский представитель, сотрудник пекинской духовной миссии Пётр Перовский указал цинским чиновникам на связь ратификации Айгуньского договора с поставками оружия. В итоге Пекин отказался менять старые земли на новые ружья и пушки. Правда, по китайской традиции этот отказ не был прямым – в ответ на вопрос, в какой порт доставить пушки, цинские представители ответили, что с этим делом следует подождать два-три года, пока не будут решены проблемы с англичанами.

В итоге привезённые Игнатьевым капсульные штуцера остались в России и пошли на замену кремнёвых гладкоствольных ружей сибирских линейных батальонов, а 500 тысяч рублей, выданных Петербургом на «устройство военной части Китая», передали в Иркутское казначейство. В июне 1859 года Игнатьев прибыл в Пекин уже как «чистый» дипломат, а не глава миссии военных инструкторов. В столице цинского Китая в напряжённых переговорах он проведёт более двух лет.

Через десять дней после прибытия в столицу Маньчжурской империи русского генерала китайские войска у фортов Дагу разгромят британские канонерки. И в Англии появятся перерастающие в уверенность слухи, что именно русские управляли китайской обороной. Сведения о потенциальном военном сотрудничестве России и Китая будут нервировать Лондон, а в одной из шанхайских газет появится статья, утверждавшая, что с британских канонерок видели русских на батареях, слышали возгласы на русском языке и что многие англичане были ранены пулями от русских штуцеров. Видимо, кому-то из английских военных форты Дагу напомнили бастионы Севастополя…

Одержанные в июне 1859 года военные успехи Цинов вовсе не поспособствовали дипломатической миссии генерал-майора Игнатьева. На гребне победы маньчжурские представители выразили недоумение самим фактом прибытия русского генерала в Пекин и категорически отказались даже обсуждать добровольную уступку земель на Амуре и в Приморье.

Фактический глава цинского правительства, двоюродный брат императора Сушунь заявил Игнатьеву, что хотя, по всей видимости, его империя в ближайшем будущем неизбежно потеряет владения в Приморье, но «мы не видим причины, по которой должны уступить их России, а не какой-либо другой державе – например, Англии».

Сушунь был лидером придворной партии ультраконсерваторов, а его патриотизм и убеждённая ксенофобия органично сочетались с беззастенчивым казнокрадством и взяточничеством. Генерал Игнатьев, хорошо понимая слабость цинского Китая перед регулярной европейской армией, в ответ на высокомерие маньчжурского сановника резко ужесточил тон переговоров: «Гранича с Китаем на протяжении 7 тысяч вёрст, России легче, чем всякой иной морской державе, нанести Китаю сильный и чувствительный удар когда угодно и куда угодно».

Сушунь, раздражённый настырностью русского посланника, добился распоряжения императора Сяньфэна о высылке Игнатьева из Пекина в Монголию. Но генерал ослушался цинского самодержца и рискнул с пятью казаками отбыть в противоположном направлении, к берегам Чжилийского залива, где стал свидетелем дальнейших действий англо-французской эскадры и десанта, с борта русского фрегата наблюдая штурм фортов Дагу.

Именно военные победы европейцев в третьей «опиумной» войне обеспечат успех дипломатии Игнатьева. Он снова вернётся в Пекин, опередив наступление интервентов. Там, оказавшись между воюющими сторонами представителем нейтральной, но влиятельной державы, Игнатьев до конца использует все выгоды от занятой им роли посредника и миротворца.