Патрисия что-то говорила и говорила, но Эвелин не слышала ееслов. Наконец зажегся зеленый свет. Пора переходить.

И бабушка Эвелин пошла по полосатому переходу настолькобыстро, насколько могла, потому что всякий шаг — как вперед, так и назад — былдля ее старческих сил расточительно трудным.

Но, несмотря на все свое усердие, Эвелин так и не поспела засветофором, чего с ней не случалось двадцать лет назад, когда она зачастуюходила этим путем в дом на Первую улицу, чтобы навестить бедняжку Дейрдре.

«Вся молодежь нынешнего поколения обречена, —размышляла про себя она. — Принесена в жертву порочности и глупости КарлоттыМэйфейр. В жертву той, которая насмерть отравила свою племянницу Дейрдре. Нозачем думать об этом сейчас?»

Казалось, Эвелин терзали тысячи мучительных воспоминаний.

Смерть Кортланда, любимого сына Джулиена, который погиб,упав с лестницы, тоже была на совести Карлотты. Помнится, его отнесли вбольницу Туро, которая находилась всего в двух кварталах от дома Эвелин. А самаона сидела на террасе, откуда была видна кирпичная стена больницы. Какое былодля нее потрясение узнать, что Кортланд умер недалеко от нее в окружениинезнакомых ему людей из отделения интенсивной терапии.

Подумать только! Кортланд был ее отцом! Но этообстоятельство никогда не имело для нее особого значения. Джулиен сыгралбольшую роль в ее жизни, а также Стелла, но отец с матерью не дали ей ровнымсчетом ничего, кроме физического существования.

Барбара Энн, мать Старухи Эвелин, умерла при родах. Так чтоматери у Эвелин практически не было. Только камея, силуэт, портрет, написанныймаслом. «Видишь? Это твоя мать», — говорили ей. От матери ей досталсясундук, набитый старой одеждой, четки и несколько незаконченных вышивок,которые, очевидно, предназначались для саше.

Мысли Эвелин прыгали с одной темы на другую. Тем не менееона не переставала подсчитывать убийства, совершенные Карлоттой Мэйфейр,которая была уже, слава Богу, на том свете.

Убийство Стеллы было самым злостным из всех преступлений, вкоторых была повинна Карлотта. В те прекрасные дни тысяча девятьсотчетырнадцатого года Эвелин с Джулиеном предчувствовали приближение ужасных событий,но предотвратить их были не в силах.

На какое-то мгновение перед внутренним взором Эвелинвозникли строчки одного стихотворения. Точно так же, как в тот далекий день,когда она декламировала их вслух Джулиену в его спальне в мансарде. «Я ихвижу, — сказала она ему тогда. — Но не знаю, что они значат».

Карались ошибки бедой и несчастьем,

Кровавый кошмар их в пути ожидал.

Цветущий Эдем осенен был проклятьем,

И нынче юдолью скорбящих он стал.

О, какой сегодня прекрасный день! Сколько всплыло в памяти давнодремавших воспоминаний! Да и настоящее тоже необычайно свежо и приятно. Кпримеру, этот чудный легкий ветерок.

Эвелин все шла и шла вперед.

Вот она уже поравнялась с незастроенным участком земли вТоледано. Неужели здесь ничего не собираются возводить? Невозможно без болисмотреть на эти многоквартирные здания, такие незамысловатые, такиеотвратительные, а ведь на их месте когда-то возвышались великолепные особняки,выглядевшие еще величественней, чем ее собственный дом. Сколько людей сменилосьздесь с тех времен, как она водила Алисию и Гиффорд в центр или на прогулку впарк и они проходили мимо этих домов. Правда, сама улица все-таки сумеласохранить свою былую прелесть. Вдруг, откуда ни возьмись, появился трамвай и сгрохотом начал поворачивать. Собственно говоря, вся улица представляла собойодин бесконечный поворот. Ничего не изменилось с тех пор, когда Эвелин ездилана Первую улицу на трамвае. Конечно, сейчас она ни за что не рискнула бы этосделать. Не стоило об этом даже думать.

Старуха Эвелин даже не могла припомнить, когда пересталапользоваться этим видом транспорта. Не иначе как это случилось добрых несколькодесятков лет назад. А все началось с того, что однажды вечером, возвращаясьдомой, она споткнулась и чуть было не упала, при этом уронив сумки с покупкамиот Марка Исаака и Мейсон Бланш. Правда, кондуктор помог ей их поднять, тем неменее ее это очень расстроило и взволновало. В знак благодарности она по своемуобыкновению молча ему кивнула, слегка коснувшись его руки.

Нагнав на нее легкий порыв ветра, трамвай вскоре исчез, иЭвелин осталась на островке безопасности совсем одна. Казалось, поток машинперед ней никогда не иссякнет. Ничто не могло заставить их остановиться, абольшой дом, ради которого она проделала столь длинный путь, был совсем рядом иодновременно как будто в другом мире — на другой стороне улицы.

Скажи ей двадцать лет назад, что она проживет еще двадцатьлет, дождется смерти Дейрдре и узнает, что бедняжка Гиффорд умерла, она ни зачто бы в это не поверила.

Эвелин думала, что умрет в тот же год, когда почила в бозеСтелла. Подобное же предчувствие у нее было тогда, когда отправилась к праотцамЛаура Ли, ее единственная дочь. Эвелин решила, что, если перестанет говорить, кней придет смерть и заберет ее с собой.

Но она заблуждалась. Она нужна была Алисии и Гиффорд. ПотомАлисия вышла замуж, и на свет появилась Мона. Рождение Моны одарило СтарухуЭвелин новым голосом.

Нет, нельзя в такое прекрасное утро смотреть на вещи сподобной точки зрения. Она даже пыталась разговаривать с людьми, что было длянее совершенно неестественно, однако далось без малейшего труда.

Она слышала, как другие к ней хотели обратиться, или, вернеесказать, видела, как шевелятся их губы, и догадывалась, что они пытаютсяпривлечь к себе ее внимание. Но она не могла расстаться со своими мечтами ивоспоминаниями о былых временах. О том, как она гуляла со Стеллой по Риму,обнимая ее за талию. Как они вместе лежали в маленьком номере отеля и подпокровом теней одаривали друг друга ласками и поцелуями. Всего лишь женщина сженщиной, и больше ничего. Но как нежно соприкасались их груди!

О, это было самое прекрасное время в ее жизни! СпасибоГосподу, что ей не довелось тогда знать, каким безрадостным и безликим станетее существование впоследствии. Лишь однажды она познала мир во всей полноте —тогда, когда она была со Стеллой. Но любимая умерла, а с нею погиб для Эвелин ивесь остальной мир.

Она не могла сказать, какая любовь была сильней — к Джулиенуза запертой дверью комнаты или к Стелле с ее невероятными приключениями.